* * * * * * * * *

Статья предоставлена: сайт "Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев"
Стаья опубликована: Лихачев Д. С. Русская культура. М., 2000. С. 408–418.

Д. С. Лихачев

О русском и чужестранном

(из записных книжек)

В моих «Заметках о русском» сделана попытка описать как бы народный идеал русских – их лучшие качества, как они представляются самим русским Сейчас для меня ясно одно серьезное упущение в «Заметках». Говоря о «лучшем» для характеристики русских (лучшее всегда выделяется в историях искусств или историях литератур и именно по нему судится и об искусстве и о литературе), в «Заметках» ничего не говорится о тех вершинах, которые существуют и в самих вершинах – в искусстве, в литературе, в философии, в национальных особенностях религии.

Что можно о них сказать совсем кратко? Выразителями «вершин» всегда являются мыслители (философы, богословы, критики). С западноевропейской точки зрения, философов и богословов в России как бы и нет. Они растворены в художественном творчестве всех родов: в иконописи, в музыке, в поэзии и т.д. Наиболее сильные и оригинальные мыслители на Руси – это Андрей Рублев, Дионисий, безвестные творцы церковной музыки, Иларион, князь Владимир Мономах, протопоп Аввакум, Ломоносов и Державин, Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Чаадаев, Достоевский, Владимир Соловьев, Мусоргский, Скрябин, Рерих и др.

В чем причина такой особенности русской философии? Русская философия очень конкретна, чуждается абстрактной мысли и направлена прежде всего на познание мира, а не на гносеологические проблемы. Познание же мира как целого связано прежде всего с художественным его осмыслением.

Важно подчеркнуть, что великие стили – романский (а на Руси монументально-исторический), готический (а на Руси предвозрожденческий), барокко (и в его русской форме), классицизм – это стили, познающие мир, стремящиеся обнаружить в мире единство, подчиненность мира единым мировоззренческим принципам (содержательно-формальным). По одному этому история философии должна учитывать стилистическое осмысление мира, которое легко понять, изучая единые признаки стиля в разных областях художественного творчества (в архитектуре, живописи, скульптуре, литературе, музыке, даже – модах и обычаях).

Поэтому и отдельные поэты, писатели, живописцы (и иконописцы), композиторы являются мыслителями, отражающими в своем творчестве собственное понимание мира. Это художественное понимание мира отличается гораздо более сильным внутренним ощущением общего в мире, чем логическое его познание.

И вот характерно, что хотя во все века и у всех народов существовали и существуют художники-мыслители (Гете, Бетховен, Моцарт, Вагнер, Пуссен и т.д.), в России познание мира больше всего стремилось увидеть в мире его единство, цельность, увидеть, ощутить, эмоционально передать другим это свое ощущение.

Но характерно и другое: художественное познание мира русскими художниками почти во всех случаях было связано с ощущением трагичности совершающегося в мире – в истории (Мусоргский), в современности (Достоевский), в природе (Тютчев), во всем мире (Владимир Соловьев), трагическим восприятием будущего (Лермонтов, Соловьев, Блок).

Если вернуться теперь к тому простому, о чем я писал в своих «Заметках о русском» – к доброте, воле, свободе и пр., то и там в конечном счете мы найдем эту трагичность. Трагична русская доброта, русское понимание воли, удачи. Трагична основа русской беспечности и беззаветной (то есть существующей без завета) удали.

Но это все требует особого и очень сложного осмысления. Явления эти далеко не просты.
Возвращаясь к характеру русской философии, обратим внимание на то, что главным аргументом в пользу выбора из всех религий византийского православия был аргумент эстетический: красота богослужения в константинопольском храме Софии. И пошли отсюда храмы Софии, Премудрости Божией, в Киеве, Новгороде, Полоцке. Главный аргумент в пользу истинности – красота.

Обаятельный образ Франциска Ассизского связан с нищетой, и то же – Сергий Радонежский. Но Франциск – нищенствующий святой, а Сергий – нищий крестьянин. И в этом существенное различие.

Сергий сам плотничал, ставил кельи, таскал бревна, носил воду в двух водоносах, пек хлеба, сам шил одежду и тачал обувь – делал всю черную работу и даже нанимался плотничать за гнилые хлебы. Когда слава его прошла уже по всей Руси, он все же не изменял своего трудового образа жизни. Именно поэтому он получил в народе огромную славу и непререкаемый авторитет, с которым вынуждены были считаться самые верхи московского государства и русской церкви.

Приходившие к нему на поклонение люди принимали его за простого работника и не хотели верить, что перед ними сам прославленный по всей Руси игумен. К нему приезжает сам великий князь Дмитрий Донской за советом и помощью. И помощь его действенна. Когда нижегородский князь Борис не покорился Москве, по слову Сергия были затворены в Нижнем все церкви, и Борис, опасаясь народа, вынужден был покориться. Дмитрию Донскому перед выступлением в поход против Мамая Сергий дает в войско двух иноков, веля им сражаться. Это было против церковных обычаев, запрещавших инокам воевать. Тем самым Сергий освятил поход против Мамая как святое дело и способствовал подъему духа в войске Дмитрия.

Юродство не есть явление национальное. Юродивые существовали в Византии, Италии, России, на Востоке и т.д. Юродивые есть у православных, католиков, мусульман; их нет только у протестантов, лютеран, но там они просто имеют некую иную форму. Юродивый стремится превратить свои поступки в поучения. Поступок юродивого – символ. В Петре многое от «культуры юродства».

Из английских впечатлений. Английский дом развивался и приобрел свой типичный для XIX века вид в течение столетий. Характерная черта внутреннего убранства типичного богатого английского дома: эклектизм – вещи разных эпох и стилей, накапливавшиеся в семьях, связанные с семейными воспоминаниями и типичным английским бытом. Обилие картин на стенах (особенно типичны – акварели и карикатуры). Вещи, привезенные в столетие колониальных завоеваний из Индии, Китая, Японии, Персии, Америки.

Внутренним убранством английского «country house» («загородный дом») много занимались архитекторы Вильям Кент и Роберт Адам, Генри Холланд, Вильям Чеймберс, сэр Джон Стоун – создатели палладианского стиля, столь же типичного для английских загородных домов, как екатерининский классицизм и ампир для русских усадебных домов. Этот стиль еще более развил эклектизм, смешение стилей, эпох и стран в английских богатых домах, объединенных, однако, любовью их английских хозяев к уюту (камины почти во всех комнатах), к садам и паркам (цветы живые в горшках и вазах и изображения цветов на картинах, растительные орнаменты и цветочные букеты на английских обивочных ситцах). И вместе с тем – любовь англичан к «скромной элегантности»: ковры слегка потертые, кожа слегка поношенная, ситец чуть блеклый. Ничто не должно выглядеть новым, ярким, реставрированным или только что купленным.

В Кембридже я несколько дней провел в типично английском гостеприимном доме. Он был двухэтажный с лифтом во второй этаж, с комнатой для гостей (на полке над кроватью – Библия и детективы). Одна дверь открывалась на двор, соединенный с улицей, где подъезжали машины. Другая вела в сад прямо на газон, без дорожек. Сад разделен кустами на две половины: одна – ближайшая и другая – отдаленная. С боков кусты, за которыми ухаживает садовник (садовник обязателен, но нет другой прислуги). Садовник же сажает цветы. Был март, и на вечно зеленом газоне цвели желтые нарциссы (daffodils). Цветы были в комнатах – в вазах и в горшках. Англичане впускают природу в свои дома.

Но дело не в этом. Хочу сравнить с русскими загородными усадьбами. Приведу описание большой русской усадьбы Трубецких «Ахтырка» (недалеко от Абрамцева; сейчас не существует): «Это была величественная барская усадьба Empire, один из архитектурных chefs d"oeuvres начала XIX столетия. Усадьба эта и сейчас (речь идет о 1917 годе) славится как одна из самых дивных подмосковных старинного типа. Как и все старинные усадьбы того времени, она больше была рассчитана на парад, чем на удобства жизни. Удобство, очевидно, приносилось тут в жертву красоте архитектурных линий.

Парадные комнаты – зал, биллиардная, гостиная, кабинет были великолепны и просторны; но рядом с этим – жилых комнат было мало, и были они частью проходные, низкие и весьма неудобные. Казалось, простора было много – большой дом, два флигеля, соединенные с большим домом длинными галереями (так же, как и в «Узком» под Москвой), все это с колоннами Empire и с фамильными гербами на обоих фронтонах большого дома, две кухни, в виде от дельных корпусов Empire, которые симметрично фланкировали с двух сторон огромный двор перед парадным подъездом большого дома. И, однако, по ширине размаха этих зданий помещение было сравнительно тесным. Отсутствие жилых комнат в большом доме было почти полное... жизнь должна была подчиняться... стилю. Она и в самом деле ему подчинялась. Характерно, что стиль этот распространялся и на церковь, также с колоннами, также Empire, и как бы сросшуюся в одно бытовое и архитектурное целое с барской усадьбой. Это была архитектура очень красивая, но более усадебная, чем религиозная». Даже о быте Трубецкой говорит, вспоминая обед: «Этот обед... был слишком стильным». 1

Отмечу, что центр английского загородного дворца – «drawing room» (гостиная) был полной противоположностью танцевального и музыкального залов русских усадеб.

Русское ли все это? Я как-то еще до войны спросил академика А.С.Орлова – в какой социальной среде был лучший, самый правильный и красивый русский язык? Александр Сергеевич подумал и не сразу, но уже уверенно ответил: у среднего дворянства, в их усадьбах. В тех же воспоминаниях Евгения Трубецкого я нашел описание такой «средней» усадьбы Лопухиных–Меньшова, где царила «стародворянская уютность жизни, которая нашла себе гениальное изображение в семействе Ростовых толстовского романа» 2 . «Дом городской и деревенский был для них не местом парада, – а уютным и теплым семейным гнездом» 3 , «все комнаты всегда неизменно полны гостей, переполняющих дом до последних пределов вместимости» 4 . Соответственной была планировка и обстановка. Кстати, очень часто стены были из некрашеных тесаных бревен, на которых выделялись прекрасные картины, главным образом пейзажные. Изображения таких интерьеров сохранились.

И кстати еще – обилие диванов во всех комнатах, чтобы было где уложить всех гостей. Диваны были и обычные, и длинные, и угловые, где удобно было разговаривать или играть. Саксонский диалект всегда казался немцам комическим. Но поразительно, что этот комический эффект использовался в XIX веке русскими писателями при изображении того, как немцы говорили по-русски.

Самые большие коллекции этнографических материалов по Аляске – в Ленинграде-Петербурге, а другая – в Хельсинки-Гельсингфорсе. Последний губернатор русской Аляски был финн по происхождению. Интересом к этнографии он обязан Лёнроту – собирателю Калевалы. Любовь к своему народу подсказала ему любовь к американским индейцам.

Очень верная мысль высказана С. М. Соловьевым в его «Публичных чтениях о Петре Великом» по поводу пресловутой, популярной в обывательских представлениях мысли об «отсталости» России: движение народов по историческому пути нельзя сравнивать... с беганьем детей взапуски или конскими бегами, к которым прилагается слово «отстать». Внутренние силы могут быть больше у того, кто движется медленнее. Я добавлю к мысли Соловьева и следующее: дело может быть и в возрасте – тот, кто моложе, тот может быть и менее образован того, кто старше, может отстать от старшего по возрасту и на служебной лестнице. А потом обогнать...

«Россия, нищая Россия», и это совершенно верно. Но какое богатство в дворцах знати, императорской фамилии. Достаточно сравнить пригороды Петербурга с Шенбруннским дворцом Франца-Иосифа под Веной. А богатства монастырей, библиотек! И все-таки Россия – нищая, ибо богатство или нищета – это богатство или нищета народа, общего уровня жизни.

А вот неверное, избитое, набившее оскомину, несколько раз с бахвальством повторенное в докладах на общих собраниях Академии наук СССР ее президентом академиком Александровым утверждение: «Наша страна из страны почти сплошной неграмотности при царском правительстве...» Откуда взято это утверждение? Из старых статистических данных? Но тогда записывали в неграмотные всех старообрядцев, отказывавшихся читать книги гражданской печати. А эти «неграмотные» любили книгу, знали свои книги лучше, чем сборщики сведений – свои. И читали больше.

Наши, представления об истории и о прошлом – это по большей части мифы. Один из мифов – «потемкинские деревни». А князь Потемкин населил Новороссию и строил Одессу, Николаев и многие другие города как раз там, где он якобы строил свои «деревни». Тем не менее истина в этом мифе о «потемкинских деревнях» была: в России очень любили строить для «начальственного ока».

Эпоха воздействует на человека, даже если он ее не принимает. Нельзя «выскочить» из своего времени. Некоторые считают, что Максим Грек противник Возрождения, а потому вне Возрождения. Да, противник Возрождения, но и в этом типичный его представитель, как и учитель Максима – Савонарола.

Леруа-Болье, полемизируя с мнением – «поскребите русского и вы найдете татарина», – ответил – «снимите налет татарского ига и вы найдете в русском европейца». Исторически ведь он несомненно прав: татарское иго вторично!

Кто были столпами русской государственности в ее хорошем повороте: капитан Миронов, Максим Максимович, Тушин…

Термин «мещанство» идет от Герцена, который разумел под ним коллективную посредственность, умеренность и аккуратность, ненависть к яркой индивидуальности. Подобного понятия нет в других языках. Уж очень ненавистно было всегда мещанство в России. Поэтому и утвердилось это понятие.

Европейская культура универсальна. Она принимает в себя все культуры мира – и те, что были, и те, что существуют сейчас. Европа началась в Греции, Греция родила европейский, все принимающий, терпимый и свободный тип культуры.
Центр европейской культуры должен вернуться в Грецию.
Строители Успенского собора Киево-Печерского монастыря из Греции.
Популярность Влахернского монастыря на Руси также связана с победой над русскими. Когда Аскольд подошел к Царьграду, греки вынесли ризу Богоматери, окунули в море, поднялась буря и разбила корабли русских язычников.

Мне уже приходилось говорить и писать об умении русских сочувствовать врагам в их несчастьях и об отсутствии у русских чувства национального превосходства. Так видно по всем литературным произведениям вплоть до XVII века. Самое удивительное в этом отношении произведение – обширная «Казанская история». Поразительно прежде всего то, что присоединяется к Русскому государству не просто земля и население, присоединяется царство с его историей. Завоевание Казани ознаменовано составлением на русском языке для русских читателей истории Казани. И эта история Казанского царства, «разбойничьего гнезда», по выражению современных историков, составлена внимательно и с полным уважением к самим казанцам. В описании сражений и штурмов Казани воздается похвала храбрости казанцев – и это не один раз. «Един бо казанец бияшеся со сто русинов, и два же со двема сты». Гибель воинов оплакивается автором без разбора их национальной принадлежности. «И мнози ото обою страну падоша, аки цветы прекрасныя». Это о врагах-то – «цветы прекрасныя». Это удивительно. Как бы прося извинения у читателей за восхваление врагов, автор пишет: «Да нихто же мя осудит от вас о сем, яко единоверных своих похуляющи и поганых же варвар похваляющи: тако бо есть, яко и вси знают и дивятся мужеству его, и похваляют».

Вся «Казанская история» наполнена восторженным описанием красоты Казани и крепости ее стен. Но самое удивительное – это лирические плачи царицы Сююмбеки, уводимой из Казани в Москву. Три плача могут сравниться с ними в русской литературе: плач Ярославны, плач Евдокии по Дмитрии Донском и плач Евпраксии по погибшим от Батыя.

Удивительно сопереживание автора с нею: Сююмбека называет русских людей «незнаемыми», Иван Грозный для нее «некий царь». И все-таки все плачи Сююмбеки целиком сочинены автором «Казанской истории» в духе русских народных песен. Но их нужно прочесть – они большие.

Рассказывают, что на невольничьих рынках Средиземноморья особенно ценились русские женщины в няньки. И ведь няни из крепостных так и остались у нас самыми сердечными и умными воспитательницами. Помимо Арины Родионовны см: Шмелев. «Няня из Москвы»; кн. Евгений Трубецкой. «Воспоминания». София, 1921; кн. С. Волконский. «Последний день. Роман-хроника», и пр.

«Бытовая демократия» всегда была более сильна в России, чем на Западе. Несмотря на крепостное право! Помещики, особенно их дети, часто дружили с дворовыми. Были и няньки и дядьки из крестьян – Арины Родионовны, Савельичи. На этом фоне и Лев Толстой не был удивителен.

Англичанин Грэхем в книге «Неизвестная Россия» писал: «Русские женщины всегда стоят перед Богом; благодаря им Россия сильна».

Вл. Соловьев сказал, перефразируя Евангелие: «Люби все другие народы как свой собственный». Для развития культуры чрезвычайно важно сочувственное вживание в культуру других народов.

В последнее время много и горячо спорят о том, следует ли народу обижаться на то, что в литературном произведении другого народа один из его представителей выведен в отрицательном виде. Возьмем пример не из советской литературы (чтобы не растравлять раны), а из старой русской, классической. В «Братьях Карамазовых» в Чермашне Митя называет пана Врублевского «подлайдак» и «подлеченочек». На что Калганов «сентенциозно» замечает Мите: «Перестали бы вы над Польшей-то насмехаться». На что Митя отвечает ему: «Молчи, мальчик! Если я ему сказал подлеца, не значит, что я всей Польше сказал подлеца. Не составляет один лайдак Польши». Вряд ли эти слова Мити случайны. Здесь скрыто и мнение Достоевского.
И тем не менее, не желая упрекнуть Достоевского, скажу: если народ обижается тем, что его представитель («представитель» не в собственном смысле, а один из его людей) выведен в дурном виде, то писатель должен это учитывать. Пусть русские, как это утверждают некоторые, не обижаются, когда их выводят в отрицательном свете в инонациональных литературах (а может быть, все-таки немного обижаются именно за то, что в «инонациональных»?), надо для сохранения нормальных отношений не обижать тех, кто обижается.
И попутно одно замечание вообще об обидах. Обижаться следует только тогда, когда вас хотят обидеть, если же говорят что-то невежливое по невоспитанности, по неловкости, просто ошибаются, – обижаться нельзя.

Интересуясь вопросом о том, как Достоевский относился к Польше и полякам, нужно прежде всего задаться вопросом: хотел ли Достоевский в сцене в Чермашне обидеть «всю Польшу»? Будем поступать в аналогичных случаях так, как поступают в обществе: обижается человек на какой-то, с нашей точки зрения, пустяк, – не будем этот «пустяк» применять в разговоре, в литературном произведении – где угодно. А вообще-то лучше и не обижаться тоже...

Бисмарк был одно время послом в России и путешествовал по ней. Его спросили – как он путешествовал? Ответил: «Запрягают долго, ездят быстро».

Достоевский писал в заметке «Два лагеря теоретиков»: «...Народ наш с беспощадной силой выставляет свои недостатки и перед целым светом готов толковать о своих язвах, беспощадно бичевать себя. Иногда он даже несправедлив к самому себе, – во имя негодующей любви к правде, к истине.

Неужели это сознание человеком болезни не есть уже залог его выздоровления, его способности оправиться от болезни?..

Сила самоосуждения прежде всего – сила; она указывает на то, что в обществе есть еще силы. В осуждении зла непременно кроется любовь к добру. Негодование на общественные язвы предполагает страстную тоску о здоровье».

Хорошо бы этими словами дополнить мои «Заметки о русском».
У всякого народа есть свои достоинства и свои недостатки. На свои надо обращать внимания больше, чем на чужие. Казалось бы, самая простая истина.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Кн. Трубецкой Е. Н. Из прошлого. С. 8–9.
2 Там же. С. 22 и след.
3 Там же. С. 24.
4 Там же. С. 26.

У России, как у большого дерева,
большая корневая система и большая
лиственная крона, соприкасающаяся
с кронами других деревьев. Мы не
знаем о себе самых простых вещей.
И не думаем об этих простых вещах.
Д. С. Лихачёв

Что мы знаем о русской истории? Для большинства из нас история – это курс уроков в средней школе. И ничего более. И вправду – для чего держать в голове сражения, царей каких-то? За пределами класса никто не спросит особенности правления Ивана Грозного. А умничать без повода – не поймут, слишком далеко всё это от народа.
Именно поэтому у нас и нет истории. Она присутствует в пыльных томах, манускриптах, берестяных грамотах, предметах, артефактах, учебниках, головах историков – во многих местах и источниках. Кроме сознания обычных людей, в котором она должна быть по определению. Да и откуда ей там взяться, если с первых же уроков нас заставляли зубрить никому не нужные даты (десятки дат!), прямо-таки выдавливая всякий интерес к занимательнейшему предмету. Предмету, из которого при желании можно сделать такое, что все фэнтези-романы и придуманные миры померкнут и расплывутся серыми лужами!
Во времена СССР ученикам твердили, что вся история человечества – это история восстаний и революций. «Мы всё забываем. Мы помним не быль, не историю, - а только тот штампованный пунктир, который и хотели в нашей памяти пробить непрестанным долблением», - пишет А. Солженицын в своём знаковом «Архипелаге ГУЛАГе». Здесь самое время сказать обязательно ознакомьтесь с данным произведением, если вы ещё не сделали этого. Узнаете много нового и интересного, гарантирую.
Средневековая Европа: пара слов о культуре, что-то там о живописцах, там – король, там – ещё кто-то, глупая война Роз и, наконец – ВОССТАНИЕ КРЕСТЬЯН! Жаль, утопленное в крови самих же крестьян…
Россия, екатерининское время: грабительские налоги, какие-то там просветители, мыслители и философы, какие-то там войны и полководцы – И КРЕСТЬЯНСКОЕ ВОССТАНИЕ! Жестоко подавленное, к сожалению…
Зато после 1917-го года вся НАША история – сплошная радуга. А всё, что было до 1917-го года – мрак и жуть. Вперёд к победе Коммунизма и товарищ Сталин – наш рулевой!
После развала СССР неожиданно выяснилось, что и после 1917-го – тоже всё мрак и жуть. Вот так и живём – на месте памяти о прошлом – чёрная дыра. Какое отличное время для тех, кто стремится в который раз переписать под себя историю! Уже сейчас многие уверены, что гитлеровскую Германию разгромили американцы при поддержке союзников. Погодите, пройдёт ещё немного времени и выяснится, что это предок Джорджа Буша на мустанге гнал по Старой Техасской дороге отступающую армию Наполеона!
А в последнее время кто-то кричит о былом Величии России – но обычно это не более чем пустые вопли!
Знаем ли мы хоть что-нибудь о прославленных российских полководцах, гениальных поэтах, учёных? Политиках, наконец? Только имена, да и то не всегда, не так ли?
История же Древней Руси – практически стёрта и извращена настолько, что это уже не воспринимается серьёзно, всё превращено в позорный лубок. Что мы знаем о космогонических мифах древних славян? Боги Сварог, Перун и Ярило? Кто такие? Откуда? Как же расти и плодоносить дереву национального самосознания, если нет корневой системы – народного эпоса? А почему весь наш фольклор и фолк-музыка ассоциируются в первую очередь с пьяными застольями или с бабушками разной степени нелепости в народных костюмах и кокошниках? Почему люди с большей готовностью выучат наизусть всю «Старшую Эдду» и родственные отношения всех скандинавских богов, чем прочитают (в отрыве от образовательного процесса) «Сказание о Полку Игореве»?
Вопросы, вопросы… А ответ один. «Новорусская» культура поле прорыва «железного занавеса», жадно впитывает всё из культур других народов и стран. Это было бы хорошо, если бы не была заметна некая избирательность – поглощается всё отвратное, игнорируется почти всё хорошее. Дважды разрушив (в 1917 и 1991 годах) то, что складывалось столетиями, мы оказались у разбитого корыта. «Преклонение перед Западом» и раньше присутствовало в списке грехов русского народа, сейчас же оно приобрело просто угрожающие масштабы. «Всё русское – это грязное, плоское, дикое, мелочное, винное, водочное - в общем, «полный отстой». А вот запад, о…» Такие люди забывают, что когда-то нашу страну (Киевскую Русь, Новгородскую Русь, Владимиро-Суздальскую Русь, Московскую Русь (Московию) и, наконец, Российскую Империю) уважали в мире, уважали и страшились. Боялись не припадочных лидеров или ядерной дубины (как при СССР), готовой за несколько минут превратить в выжженную пустыню любой город планеты. Дрожали перед нашей экономической мощью, опасались наших дипломатов, которые умело пользовались этой мощью и зачастую пером могли выиграть больше, чем военные – годами кровопролитных войн. Уважали наше свободолюбие и бескомпромиссность в вопросах этой свободы. И это всё – часть нашей истории. Истории, которую мы потеряли. Забыли. Замяли.
И исправлять всё необходимо с самого начала. Учить патриотизму. Да, этому тоже надо учить – ведь только сорняки лезут из земли сами по себе, а благородные растения надо ВЫРАЩИВАТЬ. Но необходимо учить не тупому армейскому патриотизму, вбитому кирзовым сапогом, а мягкому и последовательному, так, чтобы человек сам понял: «Я живу в России, я люблю эту страну» (СТРАНУ, а не ГОСУДАРСТВО! Тут другое.).
Учителя истории не должны уподобляться учителям математики, не должны чётко поставленным голосом вещать ученикам «аксиомы», а развёртывать перед детьми захватывающую и величественную панораму времени. Именно такая «история» может стать предметом из ряда обязательных. И любимых.
…Не будем здесь говорить о нынешней экономической и политической ситуации в стране, о том, что учителям платят нищенскую зарплату, о том, что нет никаких стимулов и возможностей. Потому что это совсем другая ИСТОРИЯ…

Рецензии

Алексиус, и как же вести патриотическое воспитание? С чего начать? Мои студенты не скрываясь говорят о том, что Любви к Родине у них нет. Больно. А откуда этой Любви на фоне всех происходящих событий взяться. Людям нужна ИДЕЯ. То, за чем они пойдут. С уважением,

Уважаемый Ловец Слов, ну в статье же написано: "необходимо учить не тупому армейскому патриотизму, вбитому кирзовым сапогом, а мягкому и последовательному, так, чтобы человек сам понял: «Я живу в России, я люблю эту страну» (СТРАНУ, а не ГОСУДАРСТВО! Тут другое.). Учителя истории не должны уподобляться учителям математики, не должны чётко поставленным голосом вещать ученикам «аксиомы», а развёртывать перед детьми захватывающую и величественную панораму времени. Именно такая «история» может стать предметом из ряда обязательных. И любимых". А Идея в ближайшее время, думаю, НЕ появится!

КАК Я УЧИЛСЯ ПИСАТЬ

В моем школьном образовании был один очень существенный недостаток: мы не писали классных работ и не делали домашних заданий (впрочем, домашние письменные работы все же иногда выполняли, но задавали их редко). Классные работы писать было нельзя. В годы моих последних классов зимой школа не отапливалась, мы сидели в пальто, в варежках сверх перчаток, и учителя время от времени заставляли нас согреваться: мы вставали, по-кучерски взмахивали руками и били в ладоши. Наступало оживление. А домашние задания тоже было делать трудно, да и проверять их учителям было тяжело. Вечерами преподаватели не сидели дома - прирабатывали лекциями, за которые платилось иногда провизией.

В общем, когда я появился в университете, я с трудом мог в письменной форме изложить свои мысли. Хотя я и написал, как уже отмечалось, две дипломные работы - одну о Шекспире в России конца XVIII - начала XIX века, а другую о древнерусских повестях (о патриархе Никоне), но изложены они были детским языком и беспомощны по композиции. Особенно не удавались мне переходы от предложения к предложению. Было такое впечатление, что каждое предложение жило самостоятельно. Логическое повествование не складывалось. Фразу трудно было прочесть вслух; она была «непроизносима».

И вот сразу же по окончании университета я решил учиться писать, и систему придумал сам. Учил ей и своего друга - Дмитрия Павловича Каллистова.

Во-первых, чтобы язык мой был богатым, я читал книги, с моей точки зрения хорошо написанные, написанные хорошей прозой - научной, искусствоведческой. Я читал М. Алпатова, Дживилегова, Муратова, И. Грабаря, Н. Н. Врангеля (в частности, его путеводитель по Русскому музею), Курбатова и делал из их книг выписки, главным образом - фразеологические обороты, отдельные слова, выражения, образы и т. д.

Во-вторых, я решил писать каждый день, как классные сочинения, и писать особым образом. Этот особый образ я назвал «без отрыва пера от бумаги», то есть не останавливаясь. Я решил (и решил правильно), что главный источник богатой письменной речи - речь устная. Поэтому я старался записывать свою собственную, внутреннюю устную речь, старался догнать пером внутренний монолог, обращенный к конкретному читателю - адресату письма или просто читателю. И как-то быстро стало получаться. Работая корректором, я вел записные книжки, куда записывал особенно точно выраженные мысли.

Впоследствии, когда я поступил в Институт русской литературы (Пушкинский Дом), это было в 1938 году, и Варвара Павловна Адрианова-Перетц поручила мне для «Истории культуры Древней Руси» (том 2-й; он вышел только в 1951 году) написать главу о литературе XI–XIII веков, она мною была написана как «стихотворение в прозе». Далось мне это очень нелегко. На даче в Елизаветине я переписывал текст от руки не менее десяти раз. Правил и переписывал, правил и переписывал, а когда уже все казалось хорошо, я все же снова садился переписывать, и в процессе переписки рождались те или иные улучшения. Я читал текст вслух и про себя, отрывками и целиком проверял кусками и логичность изложения в целом. Когда в ИИМКе (ныне Институт археологии АН СССР), по инициативе которого создавалась «История культуры Древней Руси», я читал свой текст, то чтение имело большой успех, и с этого момента меня охотно стали приглашать участвовать в разных изданиях. К великому моему сожалению, текст моей главы сильно испорчен в печатном издании правкой редактора. И все же первую свою Государственную премию я получил в числе очень немногих именно за участие в «Истории культуры Древней Руси».

И ветви, и корни

РУССКИЙ СЕВЕР

Мне трудно выразить словами мое восхищение, мое преклонение перед этим краем.

Когда впервые мальчиком тринадцати лет я проехал по Баренцеву и Белому морям, по Северной Двине, побывал у поморов, в крестьянских избах, послушал песни и сказки, посмотрел на этих необыкновенно красивых людей, державшихся просто и с достоинством, я был совершенно ошеломлен. Мне показалось, что только так и можно жить по-настоящему: размеренно и легко, трудясь и получая от этого труда столько удовлетворения. В каком крепко слаженном карбасе мне довелось плыть («идти», сказали бы поморы), каким волшебным мне показалось рыболовство, охота! А какой необыкновенный язык, песни, рассказы!.. А ведь я был совсем еще мальчиком, и пребывание на Севере было совсем коротким - всего месяц, месяц летний, дни длинные, закаты сразу переходили в восходы, краски менялись на воде и в небе каждые пять минут, но волшебство оставалось все тем же. И вот сейчас, спустя столько лет, я готов поклясться, что лучшего края я не видел. Я зачарован им до конца моих дней.

Почему же? В Русском Севере удивительнейшее сочетание настоящего и прошлого, современности и истории (и какой истории - русской! - самой значительной, самой трагической в прошлом и самой философской), человека и природы, акварельной лиричности воды, земли, неба и грозной силы камня, бурь, холода снега и воздуха.

О Русском Севере много пишут наши писатели-северяне. Но ведь они - северяне, многие из них вышли из деревни (вышли, но в какой-то мере и остались), - им стеснительно писать о своем. Им самим иногда кажется, что, похвали они свое, и это будет воспринято как бахвальство. Но я родился в Петербурге, Петрограде, Ленинграде, может быть, еще и в Питере - это особый, рабочий город, выделившийся из Петербурга. Мне-то писать о своей бесконечной любви к Русскому Северу вовсе не стеснительно…

Но самое главное, чем Север не может не тронуть сердце каждого русского человека, - это тем, что он самый русский. Он не только душевно русский, - он русский тем, что сыграл выдающуюся роль в русской культуре. Он не только спасал Россию в самые тяжелые времена русской истории - эпоху польско-шведской интервенции, в эпоху первой Отечественной войны и Великой, он спас нам от забвения русские былины, русские старинные обычаи, русскую деревянную архитектуру, русскую музыкальную культуру, русскую великую лирическую стихию - песенную, словесную, русские трудовые традиции - крестьянские, ремесленные, мореходные, рыболовецкие. Отсюда вышли замечательные русские землепроходцы и путешественники, полярники и беспримерные по стойкости воины. Да разве расскажешь обо всем, чем богат и славен наш Север, чем он нам дорог и почему мы его должны хранить как зеницу ока, не допуская ни массовых переселений, ни утрат трудовых традиций, ни опустения деревень! Сюда ездят и будут ездить, чтобы испытать на себе нравственную целительную силу Севера, как в Италию, чтобы испытать целительную силу европейского Юга.

О НРАВСТВЕННОМ ИДЕАЛЕ

Прошло то время, когда народы гордились своими завоеваниями, захватами, многочисленностью своих армий и флотов - одним словом, своей агрессивностью. В середине XX века все это оказалось прочно оставленным, и только отсталые люди продолжали жить средневековыми представлениями. В войне с фашизмом победили все же нравственное начало, сила самопожертвования, сила активной доброты. Победило сознание нравственного единства человечества, общности его культуры…

Нравственное достоинство народа - вот что пришло сейчас на смену всем мнимым ценностям примитивной агрессивности.

Но что такое нравственное достоинство народа? В чем оно состоит? Что определяет лицо народа, его индивидуальность, лучшие черты его характера? В чем должен состоять нравственный идеал нации, к которому она должна стремиться?

Над этим необходимо размышлять. Этот вопрос надо по-серьезному изучать, обсуждать. И даже если мы сразу не придем к единым выводам, само обсуждение его будет необходимым, полезным, плодотворным, ибо отпадут многие застоявшиеся представления…

ИСКУССТВО ПАМЯТИ И ПАМЯТЬ ИСКУССТВА

У России, как у большого дерева, большая корневая система и большая лиственная крона, соприкасающаяся с кронами других деревьев. Мы не знаем о себе самых простых вещей. И не думаем об этих простых вещах.

У России, как у большого дерева, большая корневая система и большая лиственная крона, соприкасающаяся с кронами других деревьев.Мы не знаем о себе самых простых вещей.И не думаем об этих вещах.
Культура передается из поколения в поколение, накапливается. При этом память вовсе не механична. Это важнейший творческий процесс: именно процесс и именно творческий. Запоминается то, что нужно, и запоминается постепенно, иногда мучительно трудно, путем преодоления ошибок и вопреки порой трагической гибели величайших ценностей.
Удивительное свойство памяти! В памяти отдельного человека ив памяти общества сохраняется преимущественно то, что нужно, доброе-активнее, чем злое.
Память активна. Она не оставляет человека равнодушным, бездеятельным. Она владеет умом и сердцем человека. Память противостоит уничтожающей силе времени и накапливает то, что называется культурой. Память-преодоление времени, преодоление смерти. В этом ее величайшее нравственное значение. Беспамятный - это прежде всего человек неблагодарный, безответственный, бессовестный, а следовательно, в какой-то мере и неспособный на бескорыстные поступки.Сохранение культурной среды – задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его духовной, нравственной жизни, для его «духовной оседлости», для его привязанности к родным местам, для его нравственной само- дисциплины и социальности. Если человек не любит хотя бы изредка смотреть на старые фотографии своих родите- лей, не ценит память о них, оставленную в саду, который они возделывали, в вещах, которые им принадлежали, – значит он не любит их. Если человек не любит старые улицы, старые дома, пусть даже и плохонькие, – значит у него нет любви к своему городу. Если человек равнодушен к памятникам истории своей страны – он, как правило, равнодушен и к своей стране

Показать текст целиком

В данном тексте С. Лихачёв затрагивает проблему сохранения культурной среды.

Размышляя над данной проблемой, автор показывает нам взаимосвязь памяти и культуры. Ведь культура формируется в результате деятельной памяти человека. "Если человек равнодушен к памятникам истории своей страны-он, как правило, равнодушен и к своей стране",-подчеркивает Лихачёв.

Автор подводит нас к мысли о том, что проблема сохранения культуры не менее существенна, чем сохранение окружающей природы . Ведь культура важна человеку для привязанности к родине, его нравственной самодисциплине и социальности.

Поэтическое наследие Хведи Чувашского, поэта-самородка или Первый переводчик чувашской народной поэзии Д.П.Ознобишин.

«Я пропел, останься, песенка моя, в деревне…»

Хведи Чувашский

Зейнетдинов К. Ф. учитель Прибрежненской

средней школы Старомайнского района Ульяновской области, Заслу-

женный учитель Российской Федерации.

Д. С. Лихачев в своих «Заметках о русском» пишет: «... наши корни – это не только древняя русская литература и русский фольклор, но и вся соседствующая нам культура. У России, как у большого дерева, большая корневая система и большая лиственная крона, соприкасающаяся с кронами других деревьев».

Не потому ли мы проявлем интерес не только к родному языку,литературе,культуре,но и к культурным традициям наших соседей.

Стремление народа к развитию национальной культуры и литературы в наши дни – жизненная необходимость. Об этом говорил еще А. С. Пушкин: «неуважение предков своих – первый признак дикости и безнравственности».

В культуре – наши истоки, наша история, наши традиции, одним

словом, наша жизнь. Тогда, как сказал Д. С. Лихачев, пусть дерево нашей жизни будет с глубокими корнями, уходящими в глубь веков народной жизни, веры народа в изначальное добро человеческого существа.

Учителю литературы любой школы Ульяновской области с учетом историко-географического положения нашего края, нельзя не обратиться к национальной культуре народов Поволжья, к истокам литературы.

Большой вклад внес в дело сохранения чувашской песенной культуры Д.ПОзнобишин,поэт. фольклорист,собиратель народных песен,просветитель.

В связи с подготовкой к 200-летию этого замечательного поэта – полиглота, переводчика, историка и краеведа, радетеля за народное образование и просвещение, мы с учениками узнали, что он, по сути, первым познакомил русского читателя с образцами чувашской поэзии, еще дописьменной, собрали материал,который впоследствии был использован на уроке литературы в 8 классе при изучении темы «Русские народные песни» и во внеклассных мероприятиях.

В 1828 году, выйдя в отставку, Д. П. Ознобишин очутился у себя на Родине в имении Троицкое Карсунского уезда Симбирской губернии. Здесь поэт собирает русские народные песни.

В 1833 году по предложению Карсунского уездного предводителя дворянства Бекетова Ознобишин принимает на себя звание почетного смотрителя училищ, а через 4 года удостаивается звания почетного попечителя Симбирской гимназии, он поддерживает тесные связи с литературными кругами Симбирска, Казани, бывает в Чебоксарах. Облик странствующего поэта живо нарисован в дружеском послании Н. М. Языкова в 1834 году:

Где ты странствуешь? Где ныне

Мой поэт и полиглот

Поверяет длинный счет?

В одну из своих поездок он записал несколько чувашских песен у молодого человека Хведи, который вошел в историю чувашского фольклора как Хведи Чувашский.

Так в дописьменный период впервые был зафиксирован автор чувашской песни и фактически Д. П. Ознобишин становится первым их переводчиком на русский язык: он записал песни, используя русскую графику (чувашской письменности тогда не было), сделал как подстрочный, так и поэтический перевод этих песен.

В 1847 году А. А. Фукс выпустила книгу «Записки о чувашах и черемисах Казанской губернии». В этой книге были представлены записи двух собирателей фольклора, самой А. Фукс и Д. Ознобишина. Будучи уроженкой местного края, А. Фукс, по-видимому, была знакома с чувашским языком. Во время путешествия в 1830-1832 годах по чувашским селениям она записывает песню:

Пойдём, сноха, в лес гулять,

Малину с тобой собирать;

Малина сладка, как мёд,

Тебя, сноха, краше нет.

Фукс пишет: «Песня с правильным размером и стопами удивила меня. Я в одну минуту её перевела».

Одна из четырёх песен безвестного песнотворца «из чуваш Феди», представлявших собой произведения чувашской народной лирики, записанных Д. Н. Ознобишиным в те же годы,была опубликована им в журнале «Заволжский Муравей» в 1833 году.

Поэт-самородок, используя форму народной песни, вносит в неё собственное творчество.

Вот какими словами начинается одна из песен:

Кукушка кукует на ёлке,

Во ржи слышен крик перепёлки;

В черёмухе свистит соловей,

Что же песне мешает моей?

«Что же песне мешает моей?» - это крик души безграмотного юного поэта. Эти слова иллюстрируют то, что сегодня мы называем самовыражением народа.

В творчестве Хведи Чувашского заключена удивительная народная мудрость. Он как бы стоял на нулевом меридиане чувашской поэзии и выражал думы народные, мечты народные, чаяния народные.

О нём самом почти ничего неизвестно, но за него говорят его песни.

Достойно оценил Д. Ознобишин песни молодого Феди, этого чувашского Гриши Добросклонова. Он видел в его стихах живую душу, «живое впечатленье», «сердца свежее движенье».

Это Феди сочиненье,

Без изысканных прикрас;

Не носил его Пегас,

Он не думал про Парнас,

Созидав своё творенье.

Чувств живое впечатленье,

Сердца свежего движенье,

Пел он в светлый жизни час.

Может быть, теперь в тисненье

Попадёт он напоказ;

То-то будет тут проказ!

Но боюсь Зоила глаз,

Не оценит вдохновенья,

И навек придёт в забвенье

Нешлифованный алмаз.

Не зря были тревоги Д. П. Ознобишина. В одном из изданий Казанского университета «Казанский вестник» появилась статья «Известия о чувашах», в которой говорилось: «Народ жалкий во всех отношениях, не имея счастливой наружности, он не имеет вместе и изящных душевных способностей».

Но публикации А. Фукс и Д. Ознобишина доказывали обратное. Имеются «изящные душевные способности у этого народа». Об этом свидетельствуют, кстати, песни Хведи Чувашского.

Его песни – в основном лирические, одна из них с элементами обрядовой песни. Они богато насыщены социальными мотивами и яркими поэтическими образами, отражающими жизнь, мечты и чаяния чувашского народа.

Полна лиризма его песня

В зелёную рощу, с зарёю,

Девицы ходили толпою,

Беспечно искали цветы,

Вдруг дождь пал, шумя, на листы.

Все шкерды - цветов не набрали.

Для девушек шкердам цвести;

Коль юноши б дев не ласкали,

Девичьей груди не расти.

Поэт тонко чувствует окружающую природу. В оригинале он четыре раза употребил эпитет [сара], который является постоянным эпитетом в чувашском фольклоре и обозначает высшую степень прекрасного. Красота окружающей природы переполняет его душу, и мысли незаметно переносятся на мир людей:

Коль юноши б дев не ласкали,

Девичьей груди не расти.

Следующий стих, построенный в форме диалога, выражает сокровенные мысли лирического героя. Второе четверостишие свидетельствует о прекрасном знании фольклора, в частности, поговорок.

Девицы! Ко мне в посиденье;

Есть сыр у меня- объеденье,

Орешков вкусней и нежней,

Всё вам!приходите скорей.

Молодке не быть вновь девицей,

Хоть так же прекрасна лицом:

Творог завёлся во светлице,

Не быть творогу молоком!

Душа лирического героя переполнена любовью. Ему кажется, что всюду царит радость и счастье.

Я деве сказал черноокой:

Не всё же тебе жить одинокой;

Любовью цветёт весь край;

Послушай, любовь испытай.

«Любовью цветёт весь край». В мире природы - гармония

Может, есть возможность установить такую гармонию и в мире людей. Однако этой гармонии нет.

Ответ черноокой (в оригинале – молодуха, вдова) в духе народной нравственности, народного целомудрия как бы отрезвляет лирического героя. Что же отвечает девица?

За снитью пойдём. – Не поспела!

Рвать борщ будем. – Он молодой!

Так ягоду сыщем! – Не зрела,

Нет! в рощу нейду я с тобой!

В стихах Хведи жизнь человеческая и жизнь природы неотделимы. Он переходит к философским размышлениям об общих законах жизни:

Луговка кричит на лужочке.

Житьё твоё здесь ли? – На кочке, -

Гнездо моё свито вдали. –

Не свеял бы ветер с земли.

Березнику глохнуть на тине,

Побегов цветущих не дать;

И вязу на горной вершине

Без корней и сохнуть и вять.

Может, таким образом он размышляет о судьбе молодки-вдовы. А как созвучны мысли безграмотного народного певца мыслям гениального А. С. Пушкина:

Но около корней их устарелых

(Где некогда всё было пусто, голо)

Теперь младая роща разрослась,

Зелёная семья;……………………

…………………………………….

Стоит один угрюмый их товарищ.

Как старый холостяк, и вкруг него

По-прежнему всё пусто.

Описанию свадебного обряда посвящено последнее из четырёх, сюжетное стихотворение Хведи Чувашского. Он не посторонний наблюдатель, а активный участник свадьбы. Это не просто описание, а поэтическое описание свадьбы, которое чувствуется с первых строк.

Гнедко, гнедко, конь гнедой!

Устал ты скакать на свадьбу;

Гнедко, гнедко, гнедышко!

Явно проступают фольклорные элементы:

Мы говорим, не зная градских вежливостей:

Ах, невеста! право, как хорошо ты разодета

Мы за тобой скакали, как на тысяче санях.

Бейте, бейте в ладоши, да и припрыгивайте!

Веселитесь, веселитесь, да и посмейтесь!

Свадьба не обходилась без чувашского пива-сара. В метафорической форме поэт описывает состояние захмелевшего:

Лесной хмель, как яблоки,

Схватив поперёк меня-сломил;

Он за русые мои волосы притянул меня к земле.

Каково было отношение народа к пьяному? Здесь Хведи Чувашский ничего не выдумывает из себя, а прибегает к помощи фольклора. Поговорки, ложась в стихотворный ряд, образуют трёхстишие, выражающее народную мудрость:

У пьяного человека ума нет:

У мёртвого нет души.

От погасшей лучины нету свету.

Чувствуя свою вину, он принимает заслуженное наказание отца:

Я вышел, побежал,

В бане печку изломал,

Отец это услыхал,

Да палкой вязовой меня приколотил.

Это жизненный уклад тёмного, но имеющего живую душу и непоколебимые нравственные традиции народа. Влияние чувашского фольклора чувствуется и в последних строках стихотворенья:

Я пропел, останься, песенка моя, в деревне,

А руки пусть остаются на девушке.

Из них видно, что духовная жизнь неотделима от остальной жизни народа. «Я пропел, останься, песенка моя, в деревне»,- эти слова можно взять эпиграфом к небольшому поэтическому наследию чувашского поэта-песенника Хведи, открытого симбирским поэтом Д. Н. Ознобишиным.
Можно предположить, что Д.Н. Ознобишин сумел записать только часть песен Хведи Чувашского (всего 4, как было сказано выше). Может быть, это были не самые лучшие образцы его поэзии, но они стали первой ласточкой из края «ста тысяч песен» (так называют свой край чуваши) и обратили внимание учёных – фольклористов на самобытную культуру чувашского народа. «чувашский народ сберёг три бесценных сокровища за свою многотрудную,многовековую историю-сто тысяч слов.сто тысяч песен,сто тысяч вышивок»,- говорилИ.Я.Яковлев и учил бережному отношению к национальным сокровищам. Стараниями Д.П. Ознобишина ещё задолго до появления письменности чувашская народная поэзия стала известна русскому читателю.

Начиная с 40-х годов 19 века в изданиях Казанского университета, в московских и санкт – петербургских журналах начинают появляться статьи и очерки по этнографии и фольклору чуваш, в которых приводятся не только фольклорные произведения, но и образцы оригинального поэтического творчества. Так, например, в журнале Министерства

Внутренних Дел в 1852 году появилась статья В.И. Лебедева « О чувашском языке, в которой он, пересказывая содержание статей и книг о чувашах современных ему авторов, приводит и свои суждения о фольклоре и этнографии чуваш.

Довольно любопытно включённое в его статью стихотворение на чувашском языке неизвестного поэта:

Мы чувашами родились

И у Волги поселились

Дьяки спрашивают нас

Мол, откуда род чуваш?

Мы чуваши и есть чуваши,

С нами родственны татары,

И язык у нас чувашский.
Особо следует отметить работу В.В. Сбоева «Исследования об инородцах казанской губернии «Заметки о чувашах» (Казань, 1856), в которой приведено 8 чувашских песен, сгруппированных автором по жанровым разновидностям: эротические, элегические, обрядовые и сатирические песни.
Таким образом, в первой половине 19 века зарождается интерес к этнографии и фольклору чувашского народа, проводятся первые записи образцов устно – поэтического творчества, учащаются случаи появления в печати статей, очерков и исследований о прошлом и настоящем чувашского народа.

Большую роль в этом сыграли деятели русской общественной мысли прогрессивного направления.

Литература.

1. 
   М. Я. Сироткин. Очерки дореволюционной чувашской литературы. Чебоксары, 1938 г.
2. 
   А. Фукс «Записки о чувашах и черемисах Казанской губернии», г. Казань 1840 г.
3. 
   Культура чувашского края. Чебоксары 1995 г.
4. 
   Д. П. Ознобишин Стихи и поэмы. Москва, Советская Россия,1992 г.

5.М. Н. Юхма. Узоры на сурбанах. Москва, Современник