21. Санитарно-бытовая культура сельского населения в 1920-1940-е гг. Жилищная санитарно-бытовая культура1. Какой дом имела Ваша семья? Крестовый, пятистенный, какой еще? Сколько комнат было в доме?2. Кто его строил? Из чего строили? Саманный, срубный, какой еще?3. Сколько окон

Сибирью сейчас называют часть Азии от Урала до горных хребтов побережья Охотского моря, от Северного Ледовитого океана до казахских степей и Монголии. В XVII столетии понятие «сибирской украйны» охватывало, однако, гораздо более значительную территорию: в нее включали и уральские, и дальневосточные земли. Эта гигантская страна, в полтора раза превосходящая по размерам Европу, всегда поражала суровостью и вместе с тем удивительным разнообразием природных ландшафтов.

Не мерена вдоль и не пройдена вширь,
Покрыта тайгой непроезжей,
У нас под ногой разостлалась Сибирь
Косматою шкурой медвежьей.
Пушника в сибирских лесах хороша
И красная рыба в струях Иртыша!
Мы можем землей этой тучной владеть,
Ее разделивши по-братски...

Бескрайнюю пустынную тундру по мере движения к югу сменяют непроходимые «черные» леса, протянувшиеся на тысячи километров по основной части сибиркой территории, составляя знаменитую тайгу — величественный и грозный символ этого края.

На юге Западной и частично Восточной Сибири леса постепенно уступают место засушливым степям, замыкающимся цепью гор. Почти всю территорию Западной Сибири занимает сильно заболоченная низменность.

В Восточной Сибири рельеф резко меняется: это уже преимущественно горная страна с множеством высоких хребтов, с частыми выходами скальных пород. Ее «дебри непроходимые» и «утесы каменные» производили в XVII столетии наиболее сильное, даже жуткое впечатление на русского человека.

Все это раскинувшееся от Урала до Тихого океана пространство пугало его своей дикой красотой, подавляло величием и... манило богатством. Леса, изобиловавшие пушным и иным зверем, реки, немыслимо рыбные, «пространные и прекрасные зело», «дебрь, плодовитая на жатву», «ското-питательные места» — обилие природных благ в Зауралье производило впечатление даже на лишенных практической сметки книжников XVII в.

Можно представить, сколь чарующим было слово «Сибирь» для людей «торговых и промышленных»!

Что означает название «Сибирь»? Иной раз оно кажется современному человеку «громким и загадочным» и чаще всего связывается с понятием «север».

Относительно происхождения этого слова высказывалось много суждений: его пытались вывести из названия столицы Сибирского ханства, из русского «север» («сивер»), из различных этнических наименований и др. В настоящее время наиболее обоснованными являются две гипотезы (хотя, разумеется, и они имеют свои слабые стороны).

Одни исследователи выводят слово «Сибирь» от монгольского «Шибир» («лесная чаща») и полагают, что во времена Чингис-хана так называлась монголами пограничная с лесостепью часть тайги;

Другие связывают термин «Сибирь» с самоназванием одной из этнических групп, возможно населявших, по некоторым косвенным данным, лесостепное Прииртышье («сабиров» или «сипыров»). Как бы то ни было, по распространение названия «Сибирь» на нею территорию Северной Азии было связано с русским продвижением за Урал с конца XVI в.

Выйдя на просторы Северной Азии, русские люди вступили и уже давно заселенную страну. Правда, заселена она была крайне неравномерно и слабо. К концу XVI столетия на площади в 10 млн. кв. км проживало лишь 200— 220 тыс. человек; заселение было более плотным на юге и чрезвычайно редким на севере.

Это немногочисленное, разбросанное по тайге и тундре население имело тем не менее свою древнюю и сложную историю, сильно различалось по языку, хозяйственному укладу и социальному развитию.

Первыми народами, с которыми русские столкнулись за Уралом, были уже знакомые им по европейскому Сепиру и Приуралью ненцы (называемые вместе с экцами и нганасанами самоедами или самоядью), а также ханты-мансийские племена («югра» русских источников, позднее остяки и вогулы).

Сурова природа Енисейского Севера, но щедро вознаграждает она тех, кто умело и по-хозяйски пользуется ее дарами. Ежегодно охотники добывают здесь десятки тысяч диких оленей, пушных зверей, боровой и водоплавающей дичи. Эта продукция занимает существенное место в экономике северных совхозов и промхозов, но не все еще резервы поставлены ими на службу производства, и нет для промысловиков более важной задачи в десятой пятилетке, чем полное использование возможностей для дальнейшего развития отрасли, повышения качества продукции и эффективности производства.

Енисейский Север — один из основных охотничье-промысловых районов страны. В него входят Эвенкийский и Таймырский национальные округа, Туруханский район и окрестности г. Игарки. Край этот отличается разнообразием природных условий. Климат его суров. Енисейский Север объединяет тундровые, лесотундровые и таежные охотничьи угодья, богатые пушным зверем, копытными животными, водоплавающей и боровой дичью. В недавнем прошлом здесь заготовливали в год до 100 тыс. песцов, около 130 тыс. соболей, более 450 тыс. белок, почти 100 тыс. ондатр, 42 тыс. горностаев. Кроме того, добыто около 100 тыс. диких северных оленей и не менее 700 тыс. куропаток. С давних времен Енисейский Север населяют трудолюбивые люди коренных народностей: эвенки, селькупы, кеты, ненцы, нганасаны, долганы, якуты. Основное их занятие — добыча охотничье-промысловых зверей и птиц, лов рыбы, разведение оленей. В 20 веке охотничье хозяйство Енисейского Севера прошло в своем развитии большой путь от примитивного индивидуального охотничьего промысла к простейшим производственным объединениям, охотничьим станциям, а затем и к таким крупным хозяйствам, какими являются нынешние совхозы и промхозы. Они дают сегодня основное количество ценной охот-ничье-промысловой продукции. Коренным образом изменилось отношение к ресурсам отрасли. Проводятся регулярные учеты, прогнозирование численности основных охотничье-промысловых животных, контролируются установленные правила охоты, осуществляются меры по. охране и воспроизводству фауны. Постоянно совершенствуется организация, укрепляется материально-техническая база хозяйства. Енисейский Север Красноярского края расположен, в основном, в бассейне великой сибирской реки, от которой и получил свое название. Он протянулся с юга на север широкой полосой в две тысячи километров, охватывая Таймырский и Эвенкийский национальные округа и Туруханский район. Его южная граница начинается почти у р. Ангары, на широте 58°30" и заканчивается на 19° севернее, у мыса Челюскина. В этом районе суша огромным клином далеко вдается в Ледовитый океан. Здесь — самая северная точка Азиатского материка. Если же принять во внимание острова Северной Земли, то можно считать, что эта точка как бы уходит уже к 81° с. ш. С запада описываемый регион ограничен 75° в. д., с востока — 114° в. д., расстояние между которыми более тысячи километров.

С запада регион примыкает к Тюменской области, с востока — к Якутской АССР и Иркутской области. Площадь Енисейского Севера огромна — 1802,5 тыс. км2 — 77,3 процента Красноярского края. В пределах региона расположены города Норильск, Дудинка и Игарка, поселки городского типа Тура и Диксон. По числу жителей на единицу площади Енисейский Север — -самый малонаселенный не только в Красноярском крае, но и в Российской Федерации. В Эвенкии, например, на 100 км2 приходится лишь 1,8 человека, а на Таймыре — 4,9 (без учета жителей г. Норильска). Расстояние между населенными пунктами в этих округах составляет в среднем 140—150 км. Рельеф. Обширная территория Енисейского Севера характеризуется неоднородностью рельефа. Северная окраина региона, омываемая двумя полярными морями — Карским и Лаптевых, — имеет изрезанную береговую линию с многочисленными заливами, бухтами. Далеко вдающиеся в сушу Енисейский и Хатангский заливы образуют полуостров Таймыр. В прибрежных морских водах много островов, самые крупные из них являют собой архипелаг Северная Земля, для которого в целом характерны низинные и платообразные равнины с высотами 200—600 м. Около половины площади его занимают ледники «мощностью» 150—350 м. Для полуострова Таймыр характерны как равнинные, так и горные ландшафты. Вдоль береговой линии тянется узкой полосой прибрежная полого-волнистая равнина, которая, постепенно поднимаясь, переходит в холмисто-увалистые возвышенности и каменистые гряды гор Бырранга. Сами горы занимают большую часть Северного Таймыра. Они вытянулись с запада на восток на 1000 км при ширине от 50 до 180 км. Горы представлены системой параллельных цепей, увалов, гряд, разделенных межгорными впадинами и речными долинами. В целом горная система невысока: от 400—600 м на западе до 800—1000 м на востоке. В наиболее высокогорной северо-восточной части отмечено около десятка довольно крупных ледников. Южнее гор Бырранга, от Енисейского залива до Хатангского, тянется широкой полосой Северо-Сибирская (Таймырская) низменность. Она занимает около половины всей площади полуострова. С запада на восток низменность простирается более чем на 1000 км, с юга на север — на 300—400. Рельеф ее полого-волнистый, с высотами, не превышающими 200 м. Лишь в северо-восточной части располагаются гряды Тулай-Киряка-Тас, Киряка-Тас и сопка Балахня с максимальными высотами до 650 м. Южнее Северо-Сибирской низменности и восточнее долины Енисея расположено огромное Средне-Сибирское плоскогорье. В пределах Енисейского Севера им занято около 860 тыс. км2, или почти половина территории региона.

В северной части плоскогорье начинается резким уступом, достигая в горах Путорана наибольшей высоты (1701 м). К востоку и югу от этих гор лежит несколько обширных плато (Анабарское, Вилюйское, Сы-верма, Центрально-Тунгусское) с высотами 600-1000 м. В районе оз. Ессей, в развилке рек Котуя и Мойеро, расположена обширная и глубокая котловина. Рельеф плоскогорья в целом создает впечатление сглаженной, однообразно-плоской поверхности, расчлененной глубокими корытообразными долинами на ряд увалов, хребтов, сопок с куполообразными и столовыми вершинами. Вся левобережная часть Енисея является восточной окраиной Западно-Сибирской равнины, характеризующейся пониженным, слегка волнистым рельефом с высотами в некоторых точках до 150—250 м. Гидросеть. Территория Енисейского Севера отличается очень развитой системой рек и озер. Все реки региона относятся к бассейну Ледовитого океана. Самой мощной водной артерией является Енисей, протекающий по региону в меридиональном направлении на протяжении 1600 км. Подкаменная и Нижняя Тунгуски (притоки Енисея) прорезают Средне-Сибирское плоскогорье с востока на запад почти на протяжении 1300 км каждая. В большую весеннюю воду они судоходны в среднем и нижнем течении. На Таймырском полуострове такие крупные реки, как Пясина, Таймыра, Хатанга, полностью текут в границах региона. Две первые из них лежат в зоне тундры. Самая длинная река — Хатанга с притоком Котуй (1600 км). Регион изобилует озерами, особенно на Северо-Си-бирской низменности, где на 1 км2 тундры приходится одно озеро, а всего их здесь около 500 тыс.

Самым крупным внутренним водоемом Енисейского Севера и всей Советской Арктики является оз. Таймыр, площадь его —¦ 6 тыс. км2. Оно лежит под 74—75° с. ш., у южной границы гор Бырранга. Озеро вытянуто с запада на восток на 150 км, имеет несколько крупных мелководных заливов. На Северо-Сибир-ской низменности расположен еще ряд крупных озер: Пясино, Лабаз, Портнягино, Кунгусалах и др. Богата озерами и низинная левобережная часть Енисея, из них самыми крупными являются Советское, Маков-ское, Налимье. На Средне-Сибирском плоскогорье несколько больших озер расположено в северо-западной части гор Путорана (недалеко от Норильска): Лама, Мелкое, Кета, Глубокое, Хантайское. Здесь же, на р. Хантайке, в связи с постройкой гидроэлектростанции возникло крупное водохранилище. Большинство из этих озер глубоководны, похожи на фиорды. Для центральной части гор Путорана характерны большие проточные озера вытянутой формы (Аян, Дюпкун, Агата, Виви и др.). В Котуйской котловине расположено крупное озеро Ессей.

В настоящее время наблюдается определенный дефицит исторических исследований, характеризующих взаимодействия различных субкультур в процессе становления современной цивилизации. Нет четких представлений о субъектах, вызывающих процессы модернизации культуры регионов, в том числе и Сибири. Поэтому представляет особый интерес проблема взаимодействия сельской традиционной и городской урбанизированной субкультур различных типов поселений.

Культура села - это социально-унаследованный комплекс практики и верований, определяющий основы жизнедеятельности сельской общины (общества).
Сельская культура отличается от городской не только и не столько по количественным параметрам основных ее составляющих и структуре, сколько по технико-организационным, пространственно-временным и функциональным характеристикам.

Следует отметить, что сельская традиционная культура, в отличие от городской, ориентированной преимущественно на создание искусственной среды обитания, всегда была ориентирована на природу (в широком смысле этого слова) и стремилась гармонизировать свои отношения с ней. Этим определяются ее несомненные преимущества над городской в решении некоторых проблем. В качестве примера можно привести ее более высокую экологическую чистоту среды обитания, большую соразмерность антропоморфным характеристикам человека. Поэтому на протяжении последнего столетия в истории научной мысли неоднократно возникал соблазн использовать эти преимущества при социальном проектировании городской, то есть искусственной или надприродной, среды обитания. Однако "естественные" процессы индустриализации и урбанизации разрушали подобные попытки.

Процесс воздействия сельской традиционной культуры на культуру города как путем миграции сельских жителей, так и иными способами изучен значительно меньше, чем воздействие города на село.

При изучении процесса взаимодействия городской и сельской культуры всегда необходимо помнить, что не только город пришел в деревню, но и деревня "пришла" в город. Современная наука не в состоянии раскрыть в полном объеме все составляющие обозначенных процессов. Поэтому коллектив авторов пошел по пути подготовки монографического исследования в виде отдельных очерков, целью которых была попытка сопоставить культурные процессы как традиционного, так и инновационного характера на примерах исследования материальной и духовной культуры русских сибиряков на историческом материале. Этим и определяется структура книги.

Первый раздел состоит из трех очерков. В первом из них авторы (Д.А. Алисов, М.А. Жигунова, Н.А. Томилов) дали общую картину изученности традиционной культуры русских сибиряков. Авторы в своем очерке сделали основной упор на анализ современной, недостаточно известной, прежде всего в силу малотиражности, литературы, большая часть которой вышла в сибирском регионе. Второй очерк, автором которого является О.Н. Шелегина, посвящен анализу монографии французского ученого Ф. Кокена "Сибирь. Население и миграции крестьян в XIX веке", изданной в Париже в 1969 г. Данный очерк, не претендуя на обобщающий характер, тем не менее, показывает некоторые тенденции в изучении Сибири и ее культуры в европейской историографии. В третьем очерке (автор - М.Л. Бережнова) на примере изучения этнографии русских Омского Прииртышья решается вопрос о месте краеведческих исследований в общенаучном процессе.

Во второй раздел вошли очерки сибирских этнографов и фольклористов, посвященные традиционной культуре русских сибиряков. Логика расположения сюжетов этого раздела такова: появление русских в Сибири, освоение этой земли всегда требовали от ее новых жителей осмысления собственных поступков, их мотивировки. Как справедливо отмечает в своей работе А.Ю. Майничева, в рассказах о переселении, равно как и в исторических преданиях и легендах, посвященных этому сюжету, нет широких исторических обобщений, много исторических неточностей, но ясно выражены мотивы, по которым русские сибиряки считают Сибирь своей родиной.

Таким образом, начало очерка посвящено теме заселения и освоения Сибири русскими, причем этот сюжет раскрыт с точки зрения этнографа и фольклориста (очерки А.Ю. Майничевой и И.К. Феоктистовой).

Адаптация к новым условиям существования обычно ярко проявляется в явлениях материальной культуры. Этот вывод, достаточно традиционный для отечественной этнографии, по-новому осмысливается в представленных в разделе очерках. А.Ю. Майничева и А.А. Люцидарская на примере строительного дела показывают, что традиции материальной культуры не существуют вне "общего жизненного круговорота", тесно связаны с духовным миром человека, отражаются в верованиях и обрядах. Возможно и другое осмысление явлений материальной культуры, когда выявляется присущая им функция этнических маркеров (очерк М.Л. Бережновой об одежде русских сибиряков).

Изучение фольклора русских сибиряков дополняет картину русской сибирской жизни. Очерк Н.К. Козловой, посвященный только одному фольклорному сюжету, убедительно доказывает общерусскую основу сибирской культуры прежде всего сведениями о том, насколько широко распространены аналогичные сюжеты в культуре русских Европейской России. Четко обозначено в этом очерке и сплетение в русском сибирском фольклоре сюжетов, характерных для восточных славян в целом.

Завершает раздел анализ современного состояния традиционных календарных обрядов у русских Среднего Прииртышья, предпринятый этнографами Т.Н. Золотовой и М.А. Жигуновой. Выделяя традиционную основу современной праздничной обрядности, авторы вычленяют новые элементы, характерные для современных праздников русских сибиряков. Анализ соотношения традиционных и инновационных элементов показывает, что изменения в различных сферах современной календарной обрядности протекают с разной динамикой.

Обращает на себя внимание источниковая база "этнографического" раздела. В основу большинства сюжетов положены полевые материалы авторов, собранные в Новосибирской, Омской, Тюменской обл., ряде районов Северного Казахстана.

Большинство этих материалов впервые вводятся в научный оборот. Традиционным для этнографов является и анализ этнографических коллекций, в частности, в отдельных сюжетах для анализа использованы материалы музеев Западной Сибири, в том числе и старейшего в Сибири Тобольского государственного историко-архитектурного музея-заповедника. Успешным представляется опыт использования в качестве источника по современным этнокультурным процессам местной прессы. Ряд экспедиций, в ходе которых были собраны использованные авторами материалы, был проведен в рамках исследовательского проекта "Этнография и устная история". Этот проект является составной частью работ кафедры этнографии и музееведения Омского государственного университета по выполнению гранта Института "Открытое общество" (Фонд Сороса). Россия".

Третий раздел монографии посвящен проблемам формирования урбанистической культуры нового типа в русских городах Западной Сибири в условиях роста и развития городов и индустриализации. Открывает раздел очерк Д.А. Алисова о культуре губернского города Тобольска, который сыграл выдающуюся роль в освоении огромных пространств Сибири и формировании сибирского варианта русской культуры. Эволюция традиционной городской культуры в новых исторических условиях является основным предметом исследования данного очерка. Продолжает тему другой очерк Д.А. Алисова, в котором раскрываются основные этапы формирования новых урбанистических элементов культуры и их инновационное воздействие на городскую среду одного из крупнейших городов Сибири - Омска.

Третий очерк раздела (автор - А.А. Жиров) посвящен роли провинциального купечества в формировании социально-культурного пространства города и его влиянию на инновационные процессы. Тарское купечество не только определило своеобразие культурного облика города Тары, но и внесло заметный вклад в формирование общесибирской культуры русских.

ОПЫТ ИЗУЧЕНИЯ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Очерк 1. Некоторые проблемы и перспективы изучения русской культуры в Западной Сибири

Известно, что основным признаком всякого этноса является своеобразие культуры. Между тем в современном мире унификация культуры приобретает всеобщие размеры. Закономерный процесс трансформации культуры на уровне урбанизирующегося общества сопровождается утратами многих традиционных культурных ценностей как в материальной, так и духовной сферах. В отдельных регионах возникает опасность прерывания культурной традиции, что вызывает острую необходимость самого пристального внимания и детального изучения народной культуры в целом, и русской народной культуры - в частности.

Уже более 400 лет русские живут в Сибири постоянно, и, несомненно, их культура приобрела некоторые особые, присущие только русским сибирякам специфические черты. На протяжении последних двух столетий существовали самые разные подходы к освещению этой темы. Исследователей Сибири XVIII в. (СП. Крашенинников, П.С. Паллас, И.Г. Георги и др.) интересовали в первую очередь экзотические обычаи аборигенного населения, поэтому их описания культуры русских носят краткий и часто поверхностный характер.

Подлинный интерес к культуре сибиряков проявили представители сибирской интеллигенции - П.А. Словцов в Западной, Е.А. Авдеева - в Восточной Сибири. В их трудах впервые была поставлена проблема общего и особенного в культурном развитии Европейской России и Сибири.

Этот вопрос приобрел особую остроту в результате деятельности сибирских областников, и прежде всего тех из них, кто интересовался культурой и бытом русских сибиряков, - А.П. Щапова и CC !Пашкова. В своих трудах они стремились доказать обособленность сибиряков от европейской культуры, наличие особого этнографического типа крестьянина-сибиряка со своей специфической культурой. Против такой точки зрения резко выступал А.А. Макаренко и ряд других исследователей, считавших культуру сибиряков неотъемлемой частью общерусской культуры.

Подводя итоги изучения русских Сибири до 1917 г., в целом можно сказать, что дореволюционными исследователями был собран большой фактический материал. Во многих работах доминировал так называемый "краеведческий" характер, когда исследователи описывали все ими наблюдаемое, часто без отбора материала по какой бы то ни было программе. В публикациях указанного времени по этнографии русских Сибири можно встретить и мемуары, и путевые заметки, и фольклорные записи, и материалы к словарям русских сибирских говоров. Чем экзотичнее был уклад жизни русских сибиряков, тем больше внимания он к себе привлекал.

Уже на этом, начальном, этапе изучения русских сибиряков стало очевидно, что дать сколько-нибудь цельную картину их быта и культуры сложно по целому ряду объективных причин. Во-первых, ни один исследователь ни в то время, ни позже не занимался изучением русских всей Сибири. Каждый ученый, причастный к этнографии русских сибиряков, имел относительно небольшой регион исследования. Во-вторых, число русских жителей Сибири было велико, а их происхождение различно, что вело или к обобщенному описанию населения изучаемых территорий, или к фиксации только особенностей каких-либо групп русского населения.

Если учесть, что этнография в России стала развиваться относительно поздно, то не кажется удивительным тот факт, что в начале XX в. сибирские этнографы, занимавшиеся русскими, еще не были готовы к обобщению и глубокому анализу собранных материалов.
В этнографической науке с 1917 г. до середины XX в. изучению русских уделялось также мало внимания. Исследователей в это время интересовали проблемы коренного населения Сибири в связи с задачами социалистического преобразования их культуры и быта. Ситуация изменилась лишь в середине XX в. В 1956 г. вышел капитальный обобщающий труд по этнографии народов Сибири, где был раздел, посвященный русскому населению. Один из авторов раздела Л.П. Потапов писал: "Историкам, этнографам, литературоведам и представителям других специальностей предстоит изучать огромный фактический материал по культуре русского народа в Сибири, по существу, еще никем не исследованный...".

Начиная с этого времени активизируется работа по изучению русских сибиряков, но, как и прежде, сосредотачивается она в определенных регионах. На этом этапе большой интерес этнографы проявили к русскому населению Восточной и Южной Сибири, в том числе в местах компактного проживания старообрядцев. В это время активное изучение материальной культуры русских сибиряков развернули сотрудники Института этнографии АН СССР И.В. Власова, А.А. Лебедева, В.А. Липинская, Г.С. Маслова, Л.М. Сабурова, А.В. Сафьянова и другие под руководством профессора В.А. Александрова.
До сегодняшнего дня публикуют материалы по этнографии русских сибиряков И.В. Власова, В.А. Липинская и др.

В 1960-х гг. развивалось изучение культуры русских и исследователями-сибиряками. Центром по координации исследования русского населения Сибири стал Новосибирский академгородок, где плодотворно трудились и трудятся ученые Института археологии и этнографии СО РАН и Новосибирского государственного университета Ф.Ф. Болонев, ММ. Громыко, Г.В. Любимова, А.А. Люцидарская, А.Ю. Майничева, НА. Миненко, Л.М. Русакова, Е.Ф. Фурсова, О.Н. Шелегина и другие, о чем мы писали уже раньше. Изучением культуры русских Приобья занимается томская исследовательница П.Е. Бардина, а культурой Притомья - Л.А. Скрябина (Кемерово). О.М. Рындиной (Томск) опубликована монография, посвященная орнаменту народов Западной Сибири. В эту книгу включен раздел по орнаменту русских сибиряков.

В 1970-х гг., еще в томский период своей научной деятельности, несколько работ по материальной культуре русских Притомья опубликовал Н.А. Томилов. В последние годы начинает складываться этнографический центр в Тюмени. А.П. Зенько и С.В. Туровым опубликованы первые работы по русским Тюменской области, прежде всего ее северных районов. На Дальнем Востоке большую работу по этнографии восточных славян проводит Ю.В. Аргудяева со своими коллегами.

В Омске сложилась группа ученых по изучению и возрождению русской культуры, в которую входят сотрудники сектора этнографии Омского филиала Объединенного института истории, филологии и философии СО РАН, кафедры этнографии и музееведения, а также ряда кафедр факультета культуры и искусств Омского государственного университета, сектора национальных культур Сибирского филиала Российского института культурологии, кафедры художественного моделирования Омского государственного института сервиса.
Большой вклад в изучение духовной культуры русских внесен омскими фольклористами - сотрудниками Омского государственного педагогического университета.

В названных учреждениях работают Е.А. Аркин, М.Л. Бережнова, В.Б. Богомолов, Т.Н. Золотова, Н.К. Козлова, Т.Г. Леонова, В.А. Москвина, Л.В. Новоселова, Т.Н. Паренчук, М.А. Жигунова, Н.А. Томилов, И.К. Феоктистова и др. Сохраняют научные связи с Омском выходцы из омской группы этнографов, специалисты по этнографии восточных славян, живущие ныне в других городах России, Д.К. Коровушкин и В.В. Реммлер.

К концу XX в. стал очевидным прогресс в изучении русских Западной Сибири. Этнографы и фольклористы Западной Сибири ведут активную работу по сбору этнографических материалов среди русского населения Новосибирской, Омской, Томской и Тюменской обл., Алтайского края, Северного Казахстана (эти последние работы пришлось по большей части свернуть с начала 1990-х гг.)

Другим направлением формирования источниковой базы является каталогизация музейных собраний по культуре и хозяйству русских сибиряков. В настоящее время закончено научное описание и опубликованы каталоги по ряду этнографических коллекций краеведческих музеев Новосибирска, Омска и Тюмени, а также Музея археологии и этнографии Сибири Томского университета.

Тематика исследований русской сибирской культуры очень широка. В последние годы этнографы без каких-либо предварительных договоренностей изучают среди разных этнотерриториальных групп русских сибиряков одни и те же вопросы. Это, на наш взгляд, является тем "мостиком", который позволит скоординировать усилия исследователей для подготовки обобщающего труда по русской этнографии Сибири. Необходимость совместной работы давно ощущается всеми исследователями. Уже были выдвинуты предложения подготовить многотомную серию "Русские Западной Сибири", монографию "Этническая история русских Сибири", издавать журнал "Сибирская этнография" или возобновить издание журнала "Сибирская живая старина".

Омские этнографы располагают не только большой источниковой базой, но и целым рядом разработок, которые можно использовать в будущем для создания совместно с учеными других научных центров обобщающих работ по этнографии русских Западной Сибири. Если рассматривать только те работы, которые связаны с изучением культуры, то следует прежде всего указать на завершенные исследования традиционных календарных праздников русских Тоболо-Иртышского региона, тканей домашнего производства и одежды из нее, этнокультурных процессов у русских Среднего Прииртышья.

Имеются у омских этнографов также собранные и обработанные материалы по семейной обрядности, народным верованиям, хозяйству и пище, декоративно-прикладному искусству, ряду более узких тем, таких как, например, народная медицина, в том числе ветеринария, традиционные рукопашные состязания и боевые единоборства и др.
Тесное сотрудничество омских этнографов и фольклористов, во многом схожие подходы к сбору материала и его обработки делают возможным использование при создании обобщающих трудов разработок омских фольклористов по целому ряду тем, включая исследования песенного и сказочного фольклора русских сибиряков, быличек, заговоров, исторических преданий.

Особый опыт имеют омские этнографы в изучении сибирских казаков. Известно, что подавляющее большинство работ советских ученых было посвящено в первую очередь крестьянству и рабочему классу Сибири. О казачестве писали немного, и это не удивительно, так как, согласно Циркуляру ЦК РКП(б) от 24 января 1919г., фактически все казачество провозглашалось врагом советской власти. Только более чем через 70 лет, в апреле 1991 г., был принят Закон Российской Федерации "О реабилитации репрессированных народов", где впервые, наряду с другими, упоминается "исторически сложившаяся культурная общность людей" - казачество.

Изменилась и ситуация с освещением данной темы в средствах массовой информации и научной литературе: от почти полного отсутствия объективных научных исследований по истории и культуре казачества России до своеобразного бума различных публикаций. Между тем первая этнографическая экспедиция Омского государственного университета к потомкам сибирских казаков состоялась 16 лет назад (1982 г.) в Ленинский район Кустанайской обл. под руководством Г.И. Успеньева.
В результате работ 1980-х гг. были обследованы 4 района Северо-Казахстанской обл., Марьяновский, Тарский и Черлакский районы Омской обл., а в начале 1990-х гг. - северные районы Павлодарской обл.

Итогом проведенных исследований послужила собранная коллекция предметов культуры и быта сибирских казаков, материалы по хозяйству, жилищу, одежде, пище, календарным и семейным обрядам, народным верованиям, фольклору.

Изучением этнической культуры сибирского казачества успешно занимался В.В. Реммер, сделавший подробную структурно-функциональную характеристику свадебной обрядности и описавший традиционные рукопашные состязания и единоборства казаков.

Календарные праздники и обряды сибирских казаков рассмотрела в своей кандидатской диссертации Т.Н. Золотова. Изучением особенностей традиционной бытовой. культуры, обрядности и фольклора казаков занимается М.А. Жигунова. Отдельные моменты по истории и этнографии сибирского казачества освещаются в работах Е.Я. Аркина, М.Л. Бережновой, А.Д. Колесникова, Г.И. Успеньева и других омских ученых.

Основные направления изучения русской культуры

Возвращение былого статуса казачеству на официальном уровне привели к возрастающему интересу различных слоев общества к истории и культуре казаков. Немало делается для возрождения казачьих традиций в Омске и области. Конкретным шагом в плане интеграции концептуальных разработок и конкретных практических предложений явился научно-исследовательский проект "Решение национально-культурных проблем Омской области", разработанный в 1994 г. научным коллективом под руководством Н.А. Томилова.

В конце 1995 г. в редакции журнала "Земля Сибирская, Дальневосточная" состоялся круглый стол по проблемам казачества, а затем вышел номер этого журнала, целиком посвященный сибирским казакам. Омские этнографы приняли активное участие в подготовке этого издания.

Значимой стороной деятельности омских этнографов является проведение конференций, на которых обсуждаются результаты изучения этнографии русских сибиряков. За последние годы традиционной стала Всероссийская научная конференция "Русский вопрос: история и современность", в рамках которой постоянно действует секция, рассматривающая вопросы, связанные с этнокультурным потенциалом и культурно-бытовыми традициями русского народа. В рамках Всероссийской научно-практической конференции "Духовное возрождение России" (24-25 мая 1993 г.) работал научный семинар "Русские Сибири: история и современность".

Российские ученые (этнографы, историки, культурологи) все больше внимания уделяют изучению формирования и развития русских городов Сибири.

За последние два десятилетия сибирское городоведение превратилось в крупное научное направление.
Появилось значительное число работ, посвященных истории возникновения и развития на протяжении четырех веков многочисленных городов Западной Сибири. Историография отдельных городов Западной Сибири в последние десятилетия, и даже годы, также пополнилась целым рядом серьезных обобщающих работ. Историки начинают уделять все больше внимания изучению процесса формирования и развития городской культуры.

Однако следует отметить, что наибольшее внимание историки и краеведы уделяли и по-прежнему уделяют первым векам освоения русскими Сибири (концу XVI - первой половине XIX вв.), в то время как культура городов Западной Сибири второй половины XIX-XX вв. изучена ими заметно слабее. Разрозненные данные по отдельным аспектам проблемы не дают целостного представления о процессе формирования и развития социально-культурного облика большинства сибирских городов.

Особенно отстает отечественная историография с исследованием повседневной жизни и среды обитания человека. Эти вопросы в той или иной степени были затронуты только в немногих работах. В то же время в зарубежной историографии проблемам повседневности в последние десятилетия уделяется весьма большое внимание.

Подобно тому, как в ходе хозяйственного и культурного освоения Сибири в советскую эпоху происходил перекос в сторону технократических подходов и имела место недооценка социально-культурных аспектов процесса урбанизации, в советской науке обозначилось явное отставание в изучении этих процессов.

Следует отметить, что в большинстве работ по истории городов Сибири, впрочем, как и в большинстве работ по урбанистике, города рассматривались до недавнего времени прежде всего как социально-экономические образования. В результате этого мы имеем работы, исследующие экономические, географические и демографические аспекты истории формирования и развития городов в Сибири, и почти полное отсутствие работ, посвященных истории города как социально-культурного феномена.

Однако подобная постановка темы не является новой в отечественной исторической науке. На рубеже XIX и XX вв. в России сложилась оригинальная научная школа гуманитарного исторического градоведенья, которая рассматривала городские поселения не только и не столько как центры экономической и политической жизни, но, прежде всего, как особый культурный феномен. Наиболее крупными представителями этого научного направления были И.М. Гревс и Н.П. Анциферов. К сожалению, по известным причинам эти достижения отечественной историографии временно были утрачены.

Одним из серьезных препятствий на пути изучения культуры городов Сибири является укоренившееся с прошлого века разрозненное изучение истории отдельных форм культуры, что в области изучения городской культуры привело к тому, что результатом подобных исследований явилось издание многотомных историй Москвы и Ленинграда, которые в конечном итоге оказались простыми суммами никак друг с другом не связанных очерков о разных сторонах жизни города.

Сложный синтетический характер изучаемого объекта (культура города) не поддается достаточно полному описанию и исследованию с позиций какой-либо отдельно взятой науки, теории или концепции. Поэтому его изучение требует выработки комплексного междисциплинарного подхода. Целостной теории данного уровня в настоящее время пока еще не существует. В связи с этим современная наука преодолевает отмеченные трудности путем самостоятельного анализа различных подсистем объекта с использованием уже отработанных моделей по отношению к этим подобъектам.

Поскольку сегодня городское население стало существенно преобладающим как в России, так и в ее сибирском регионе, то проблемы его этничности и этнографического изучения должны, на наш взгляд, стать основными в отечественной этнографии.

Актуальность изучения этнографии города в Сибири связана, кроме того, с тем, что традиционная бытовая культура городского населения многих регионов по-прежнему не становится основным объектом этнографического исследования. А это заметно уменьшает возможности науки в рассмотрении в целом традиционно-бытовой культуры не только русских, но и большинства народов России, а также этнокультурных процессов. В результате даже проблемы этнической истории часто решаются на уровне изучения истории сельского населения, не говоря уже о генезисе и динамике народной культуры.

Изучение культуры горожан в отечественной этнографической науке развернулось в 1950-е гг.
Наиболее постоянно и целенаправленно город и городское население в отечественной этнографии стали объектом исследования со второй половины 1960-х гг. Именно тогда наиболее четко были сформулированы отдельные проблемы этнографии российских городов, прежде всего проблемы этнодемографии, городской культуры и быта, хозяйства горожан, этнических процессов на современном этапе, а также проблемы источников и методов изучения этнографии горожан.

Тогда же в исследовании народной городской культуры была сформулирована важная в научном плане задача выявления общеэтнической и собственно городской специфики культуры и быта изучаемого населения. Были поставлены и задачи по изучению городской культуры разных исторических периодов, разных формаций. В исследованиях этнографии города с этого времени стали широко использовать историко-сравнительный метод и его разновидность в виде историко-генетического метода, а также методы классификации, типологии, статистического анализа, научного описания.

В основном эти исследования развернулись в отношении этнографии русского городского населения и преимущественно в городах европейской части России. И здесь значительный вклад в науку внесли такие ученые, как Л.А. Анохина, О.Р. Будина, В.Е Гусев, Г.В. Жирнова, В.Ю. Крупенская, Г.С. Маслова, Н.С. Полищук, М.Г. Рабинович, СБ. Рождественская, Н.Н. Чебоксаров, М.Н. Шмелева и др.

С конца 1960-х гг. развернулись этнографические исследования ученых Института этнографии АН СССР и сотрудничавших с ними ученых из других научных центров, занимавшихся изучением современного населения, - это, прежде всего, работы Ю.В. Арутюгова, Э.К. Васильевой, М.Н. Губогло, Л.М. Дробижевой, Д.М. Когана, Г.В. Старовойтовой, Н.А. Томилова, О.И. Шкаратана, Н.В. Юхневой и др.

Что касается восточного, то есть сибирского, региона России, то здесь местными учеными как раз была пробита брешь в изучении этнографии городского населения в том смысле, что объектом исследования становятся не только горожане русской национальности, но и городские казахи, немцы, татары и группы других народов. Изучение этнических, в том числе и этнокультурных, процессов в городах Сибири началось учеными Проблемной научно-исследовательской лаборатории истории, археологии и этнографии Сибири Томского государственного университета под руководством Н.А. Томилова в 1970 г. проведением работ среди городских татар Западной Сибири.

Этнография и этносоциология сибирских городов нашли отражение в работах Ю.В. Аргудяевой, Ш.К. Ахметовой, Е.А. Ащепкова, В.Б. Богомолова, А.А. Люцидарской, Г.М. Патрушевой, СЮ. Первых, Н.А. Томилова, Г.И. Успеньева, О.Н. Шелегиной и ряда других сибирских исследователей.

Постепенно в Омске в ряде учреждений (госуниверситет, Омский филиал Объединенного института истории, филологии и философии Сибирского отделения РАН, Сибирский филиал Российского института культурологии и др.) появились этнографы, которые все больше внимания стали уделять этнографии города. Кроме того, омские этнографы в многотомной серии "Культура народов мира в этнографических собраниях российских музеев" (главный редактор серии - Н.А. Томилов) опубликовали несколько томов по хозяйству и культуре русских Сибири, в которых значительную долю составили описания этнографических предметов городского населения.

И все же, несмотря на то что отечественная этнография постепенно поворачивается лицом к городской тематике и на сегодняшний день имеются существенные достижения в этой сфере научных поисков, следует констатировать, что и через сорок лет активной работы по этнографическому изучению городов и городского населения остается много совершенно неисследованных или далеко не полностью исследованных регионов России.

Далее отметим, что и тематически горожане, их этническая история и культура изучаются часто не по полной программе. Более всего опубликовано работ по материальной культуре (в основном по поселениям, жилищам, хозяйственным строениям, одежде), по семейному быту и семейным обрядам, по народным праздникам, по современным этническим процессам, по этнодемографии. Требуют дальнейшей разработки постановка новых проблем, использование новых источников и методов, а также освещение историографических аспектов в этнографии городского населения. Отметим и тот факт, что городская часть большинства народов и национальных групп России так и не является основным объектом современных этнографических работ.

В настоящее время основными проблемами в изучении этнографии городского населения стали история его формирования, складывания и динамики национального состава населения городов, а также другие аспекты этнодемографии. При исследовании этих проблем в Сибири следует учитывать факты наличия здесь городов до колонизации ее русскими, возведения русских городов часто на месте поселений коренных народов, разнонационального окружения городов и др. Следует усилить этнографические исследования городского населения, в том числе проблем этнотерриториального характера. А отсюда еще одна проблема - это классификация городов не только по фактам первоначального и последующего их назначения (военно-оборонительные, торговые, промышленные, административные и т. д.), по социальному составу и т. д., но и с учетом этнодемографических и этнотерриториальных аспектов.

В изучении хозяйственных занятий городского населения важными представляются не только сравнительно-исторические и типологические исследования, но и работы в сфере этноэкологии, хозяйственно-торговых связей с сельским населением, влияния природных условий на занятия горожан и др.

В области народной городской культуры в проблематику входят факторы, влияющие на генезис, динамику и распад (трансформацию и исчезновение) тех или иных явлений и вещей, взаимовлияние культуры города и села (важно ведь изучать и влияние сельской культуры на городскую, способствующее сохранению традиций в народной культуре этнических общностей, а не только влияние города на село), возрастание роли этнической культуры горожан в сохранении и развитии традиционно-бытовой культуры всего народа или всей национальной группы; локальные особенности в народной городской культуре; общее и особенное, интернациональное (российское, общеевропейское и т. п.) и национальное в традиционно-бытовой культуре горожан; культура разных городских социально-профессиональных групп; города как центры национальных культур на современном этапе и в будущем; этнокультурные процессы в городах и управление ими с учетом социально-исторических аспектов и др.

Представляется важным внедрение в этнографическое изучение городов и городского населения методов системного анализа и синтеза, большое использование данных археологических раскопок городов и конструирование этнографо-археологических комплексов городских слоев разных народов с целью изучения генезиса и динамики этноса, социума и культуры, разработка не освещенных еще тем культуры разных национальных групп городского населения (в т. ч. по этнической генеалогии, антропонимии, по народным знаниям, религии, городским говорам и т. д.).

Необходимы поиски новых источников, изучение колоссальных объемов архивных материалов и т. д.

Все это вызывает необходимость создания новых этнографических и этносоциологических центров и групп исследователей в разных регионах России. Сегодня познать национальные процессы и способы управления ими - это, прежде всего, познать национальные процессы в городах на основе проведения этнографических и этносоциологических исследований. Без этих знаний трудно преодолеть сегодняшнюю напряженность в межнациональных отношениях в российском обществе.

При благоприятной научно-организационной обстановке, если таковая возникнет в России, один из такого рода центров можно было бы создать в Омске. Как отмечалось нами выше, именно здесь, в Сибири, формируются кадры этнографов, занимающихся этнографией города. Кроме того, здесь же возникли условия для образования сибирского культурологического центра.

Проблемам городской культуры в научном плане омские культурологи (Д.А. Алисов, Г.Г. Волощенко, В.Г. Рыженко, А.Г. Быкова, О.В. Гефнер, Н.И. Лебедева и др.), работающие главным образом в Сибирском филиале Российского института культурологии (сам институт находится в Москве), уделяют сегодня основное внимание. При этом они тесно сотрудничают в данном научном направлении с этнографами, искусствоведами, историками, археологами, социологами, филологами, философами и специалистами других гуманитарных и отчасти естественных наук сибирского региона.

Благодаря такой координации научной работы удалось организовать и провести в Омске Всероссийскую научно-практическую конференцию "Урбанизация и культурная жизнь Сибири" (март 1995 г., вторая конференция на эту тему состоится в Омске в 1999 г.), три Всероссийских научно-практических семинара "Проблемы культуры городов Сибири" (г. Тара, март 1995 г.; Омск, октябрь 1996 г.; г. Ишим, октябрь 1997 г.), на которых большое место заняли проблемы этнографии городского, в том числе русского населения, а также вопросы интеграции культурологических и этнографических исследований культуры городов.
Эти же проблемы активно дискутировались в Омске на Второй всероссийской научной конференции "Культура и интеллигенция России в эпоху модернизаций (XVIII-XX вв.)" (ноябрь 1995 г.) и на IV международной научной конференции "Россия и Восток: проблемы взаимодействия" (март 1997 г.), на которых работали соответствующие секции. Материалы всех этих конференций и семинаров, в том числе и по этнографической тематике, опубликованы.

Современное развитие крупных и малых городов Сибири, процессы урбанизации нашей жизни в целом повышают роль социального познания этих процессов в любой, самой что ни на есть практической деятельности. Поэтому все эти моменты требуют со стороны ученых тщательного и активного изучения последствий урбанизации и их влияния на изменения городской культуры с целью выработки основ общепринятых моделей развития российского общества. Культура должна стать одной ив главных основ модернизации российского общества. Без учета этого важнейшего фактора ожидать экономического чуда, долговременной политической стабилизации, устойчивой сбалансированности межнациональных отношений просто не приходится.
Здесь уместно вспомнить зарубежный опыт.

Американцы и западноевропейцы в условиях бурной урбанизации в свое время столкнулись с целым рядом проблем в развитии городов, которые зачастую характеризовались как кризис, и именно это подтолкнуло как политиков, так и ученых обратить на них более пристальное внимание. Специалистам известно, что американское, так называемое экологическое направление социологии кристаллизовалось на проблемах изучения крупнейшего города США - Чикаго, что в конечном итоге привело к созданию знаменитой Чикагской школы и дало сильнейший импульс для развития многих научных дисциплин, связанных с изучением города и городской среды. И сегодня в Соединенных Штатах и Западной Европе действует целый ряд университетских центров и программ, занимающихся изучением проблем развития крупных городов.

Таким образом, необходимость исследования основных проблем формировании и развития городской культуры в современных условиях связана с поворотом к новому пониманию роли культурного фактора в проведении современных реформ и непосредственно с потребностями сегодняшнего дня: необходимостью разработки новых научных подходов к созданию программы социокультурного развития крупнейшего региона России - Сибири.

Изучение и решение этих проблем силами этнографов, историков, социологов, культурологов, архитекторов и практических работников в области культуры будет способствовать не только дальнейшему развитию науки, но и интеграции сил ученых с практическими работниками в сфере культуры.

Современный период развития России поставил перед обществом целый ряд сложных проблем политического, экономического и социального порядка. Но, думается, данные проблемы будут неизбежно воспроизводиться во все увеличивающемся масштабе, если не будут создаваться прочные культурные основы современных реформ. Именно духовные ценности, опирающиеся на весь культурный опыт, выработанный нашим народом, могут стать базой для выработки программ общественного развития и выхода из кризиса, в котором оказалась вся наша страна.

В завершение еще раз подчеркнем, что этнография, как и другие гуманитарные науки, изучающие социокультурные свойства, структуры, процессы и отношения, сегодня должны, исходя из потребностей российского общества, сделать основным объектом своих исследований городское население. Именно оно во многом определяет сегодня ход социокультурных, в том число и этнокультурных, процессов и в России в целом, и в ее отдельных регионах.

Кокен о крестьянах

Очерк 2. Ф. Кокен о проблемах миграции и адаптации крестьянского населения в Западной Сибири в XIX в

Монография Франсуа-Ксавье Кокена "Сибирь. Население и крестьянские миграции в XIX в.", выпущенная Институтом изучения славян в 1969 г., является значительным трудом во французской историографии по истории крестьянства Сибири досоветского периода. Исследование названной проблемы проведено с достаточной степенью основательности и подробности. Автор использовал материалы Центрального государственного исторического архива СССР, центральной и сибирской периодики, отчеты и статистические сборники, работы историков официального мелкобуржуазного и буржуазного направлений дооктябрьского периода, труды современных западноевропейских исследователей, - всего 399 книг на русском и 50 на иностранных языках. Общий объем издания составляет 786 страниц, в тексте выделено 6 частей, 24 главы.

Научно-справочный аппарат представлен библиографическим указателем на русском и французском языках, персоналием, глоссарием (словарь местных терминов), 13 картами и схемами, 9 воспроизведениями архивных свидетельств.

Охарактеризованная монография была избрана как наиболее обстоятельная в современной историографии для изучения на ее примере зарубежных концепций миграционных процессов в XIX столетии в России вообще и в Сибири в частности, а также оценки способностей к адаптации на новых территориях русского населения, развития материальной культуры (жилые и хозяйственные постройки) крестьян Западной Сибири.
В предисловии к монографии автор определяет объект и хронологические рамки своего исследования: Сибирь, исключая Центральную Азию; XIX в., преимущественно вторая половина.

Во введении Ф. К. Кокен в качестве эпиграфа приводит слова знаменитого русского историка В.О. Ключевского: "История России - это история страны в процессе освоения новых территорий". Затем исследователь показывает предысторию освоения и заселения Сибири до XIX в. Говоря о необходимости присоединения Сибири к России в XVI в., автор называет следующие причины: увеличивающийся спрос на дорогие меха при торговле со странами Востока, угрозу восточным границам России со стороны "татарской империи".

Французский историк достаточно верно определяет роль Ивана Грозного, братьев Строгановых, дружины Ермака в организации походов в Сибирь. Он пишет, что после покорения дружиной Ермака столицы Сибирского ханства в Сибирь на стругах направлялись охотники, торговцы, служилые люди, искатели приключений. Им понадобилось менее века, чтобы успешно закрепиться в бассейне рек Оби, Енисея, Лены, достигнуть Амура и китайских границ. Сеть острогов, созданная первопроходцами на берегах рек, придавала русской колонизации очаговый характер и обеспечивала подчинение освоенных территорий, ограничивая их так называемыми линиями. На долгое время освоение сибирских земель стабилизировалось на южной линии Ишим - Тара - Томск - Кузнецк - Красноярск, образовавшейся еще в конце XVII в. В первой половине XVIII в. эта линия отодвинулась к Кургану, Омску, на Алтай. По мере овладения новыми пространствами возникла проблема обеспечения служилых людей продовольствием, необходимость сельскохозяйственного освоения земель. Для решения этих задач государство призвало добровольцев основывать в Сибири земледельческие поселения.

Однако добровольцев не хватало, и правительство стало отправлять крестьян в Сибирь "по приказу царя".

Следует отметить, что Кокен неправомерно преувеличивает значение "преступных элементов" в заселении Сибири. Он явно недооценивает успехи, достигнутые за два века в хозяйственном освоении сибирских земель. Он пишет, что Сибирь, подчиненная в административном и культурном отношении, была обречена на отставание в умственных и нравственных сферах. Это "царство мужика", где почти полностью отсутствовала помещичья собственность, было слабым административное и культурное влияние центра, не имелось удобных и безопасных путей сообщения, не привлекало дворян и офицеров.

Даже Екатерина II, обращавшая внимание на колонизацию "новой России", не проявила большого интереса к населению сибирских провинций. За все время своего правления она предприняла только три меры в этом отношении. В 1763 г. позволила староверам переселиться с польской территории на границы Алтая и Иртыша. В 1783 г. выдвинула идею заселения дороги Якутск - Охотск несколькими сотнями добровольцев. В 1795 г. по ее предложению казацкая линия в верхнем течении Иртыша была усилена 3-4 тысячами служилых людей.

По мере заселения территории края и укрепления его границ встал вопрос об улучшении путей сообщения. "Великий Московский тракт", который проходил в Сибирь через Тюмень, стал первым объектом благоустройства с начала XVII в. Этот тракт представлял собой главный фактор заселения, развития торговли, экономической деятельности, распространения культуры в Сибири. Автор обращает внимание на то, что экспедиции Академии наук, направляемые сюда Екатериной II, начали постепенно изучать богатства этого края.

"Сможет ли бюрократическая и дворянская монархия закрепить успехи, достигнутые в колонизации Сибири и всех южных окраин империи, завещанные ей XVIII в.?" - таким проблемным вопросом заканчивает исторический экскурс Ф.К. Кокен и приступает к рассмотрению проблем заселения и переселения крестьян в пределах Сибири в XIXB.
Во второй главе "Сперанский и "открытие" Сибири", автор обращает внимание на то, что законы 1805-1806, 1812 и 1817 гг. практически приостановили миграционное движение населения начала века. Планы заселения Забайкалья не получили дальнейшего развития - никто не переехал в Сибирь по собственной воле.

Юридическая недееспособность крестьянина, в течение двух веков находившегося в крепостной зависимости, объясняла неподвижность сельского населения и парализовывала всю миграцию. Подозрение, которое падало на всякое бесконтрольное перемещение в обществе, где мигрант часто выступал в роли уклоняющегося от воинской обязанности, противоречило всестороннему освоению новых русских земель.

Необходимость перераспределения населения в пределах государства осознавалась еще во времена Екатерины II, на что указывалось в отчете министра внутренних дел, посвященном проблемам миграции. Фактически с 1767 г. некоторые государственные крестьяне требовали в своих "наказах третьего сословия", составленных для Великой Учредительной комиссии, увеличения своих наделов.

"Многие деревни стали настолько населены, - приводит Кокен слова известного публициста князя Щербатова, - что им не хватало земель, чтобы прокормиться".

Жители этих деревень были обязаны искать средства к существованию вне сельского хозяйства, пробуя себя в ремеслах. Затруднение коснулось преимущественно Центральной России, где, как уточнял Щербатов, плотность населения была так велика, что недостаточность земель стала здесь очевидной. Плотность населения, колеблющаяся в некоторых центральных губерниях между 30-35 жителями на 1 кв. км, падала менее чем до 1 жителя на 1 кв. км в южных степях, за исключением Волги, и была еще ниже в Сибири.

Во второй половине XVIII в. население России вошло в фазу постоянного роста. Число жителей империи с 1762 по 1798 гг. увеличилось с 19 до 29 млн чел. В этот период к владениям России были присоединены значительные территории Оттоманской империи.
Казалось, по мнению Ф. К. Кокена, подошло время скоординировать эти два фактора: благоприятный прирост населения и приобретения новых земель - поставить их на службу политики равномерного освоения государства. Однако для сознания, привыкшего к экономической и социальной стабильности крепостнического строя, эта связь не рассматривалась как наиболее важная. Демографическое перераспределение стало одной из существенных проблем для России.

"Было ли совместимо крепостничество с политикой мобильности населения и освоения новых территорий? - таков был вопрос, который XVIII в. завещал России Александра и Николая I", - пишет исследователь.

Но каким бы запоздалым ни было опоздание официальной доктрины, демографическое давление не могло не вызвать обновление законодательства. Следует обратить внимание на то, что этот процесс встретился с определенными трудностями. В частности, прогрессивная точка зрения тамбовского губернатора, озабоченного демографической перегрузкой территории и лучшим использованием рабочей силы крестьян, не нашла отклика у других губернаторов, по-прежнему расценивающих переселение как "бродяжничество".

Важная роль в решении этих проблем принадлежит, по оценке автора монографии, М.М. Сперанскому, государственному деятелю, освободившемуся от временной опалы в 1819 г. и возведенному в том же году на пост генерального губернатора Сибири. Само назначение Сперанского указывало на оживление интереса к малоизвестной до сих пор Азиатской России. Миссия, возложенная на нового генерал-губернатора, состояла в том, чтобы установить в сибирских губерниях администрацию на основаниях, учитывающих удаленность этой местности, ее протяженность и характер населения. Едва добравшись до места, Сперанский осознал, что одним из настоятельных условий перехода Сибири на общие административные права является рост населения.

В записке, адресованной им в Сибирский комитет в 1821 г., официальной доктрине неподвижности противопоставляется новая аргументация. Он сделал ударение на двойную выгоду от колонизации для государства: "заселить незанятые сибирские земли и разгрузить малоземельные губернии Европейской России". Именно благодаря его инициативе появился закон от 10 апреля 1822 г., призванный почти в течение 20 лет регулировать миграционное движение в Сибирь.

Разрешить свободную иммиграцию в Сибирь из всех других губерний, позволить в самой Сибири свободное перемещение от одной губернии к другой и предоставить заинтересованным налоговым судам право разрешать им самим любую миграционную просьбу - таковы были принципиально новые предложения, выдвинутые генерал-губернатором Сибири М.М. Сперанским. Наряду с ними в законе от 10 апреля 1822 г. были определены следующие условия: каждый мигрант должен был уплатить налоговые недоимки, получить разрешение на выход из своей общины и согласие принимающей сибирской общины. Разрешение образовывать новое поселение должно выдаваться соответствующим сибирским налоговым судом. Была запрещена всякая миграция на земли коренных племен, за исключением киргизских. Признание условного права мигрировать, разграничение между понятиями изгнания и миграции - таковы были новаторские принципы закона, который возвращал государственным крестьянам часть инициативы и "приоткрывал доступ в Сибирь".

В четвертой части монографии, названной "Возвращение к подвижности", автор анализирует причины, приведшие к возобновлению миграции крестьянства. Главным "фактором мобильности" Ф. К. Кокен считает аграрный кризис в России. Он приводит сравнительную таблицу обеспеченности землей государственных крестьян в десятинах и частновладельческих крестьян центральных областей, которая ярко иллюстрирует сокращение размеров душевого надела. Постоянное уменьшение душевого надела историк объясняет ростом крестьянского народонаселения, "демографической перегрузкой" и недостатками экономики, "неспособной поглотить растущее население".

Исследование Кокена

Следует отметить, что Кокен аграрный кризис понимает не более как кризис агротехнический, порожденный господством трехпольного севооборота и "экстенсивной агрикультуры". Капиталистическое разложение крестьянства в условиях сохранения помещичьих латифундий отрицается им как главная причина миграций. Вторым "фактором мобильности" автор считает крестьянскую психологию, представления крестьян о Сибири как о сказочной стране.

Формы сибирской колонизации, устройство крестьян на новых участках показано автором на примере территорий Тобольской, Томской, Енисейской губ и Алтая. Алтай занимал огромные пространства - 382000 кв. км (2/3 площади территории Франции). Удобное месторасположение плодородных земель привлекало сюда русских крестьян. Сибирь для них была прежде всего Алтай. Публицисты называли его "жемчужиной Сибири", "цветком имперской короны".

Ф. К. Кокен пишет об обстоятельствах, препятствовавших выезду крестьян в Сибирь. Это прежде всего: трудность продажи наделов, обремененных долгами и недоимками, получение "отпускного мира". Французский историк характеризует тяжелое положение крестьян в пути следования, отмечает сложность приписки к сельским обществам, наличие неприписанных переселенцев, вносивших "полеточные платежи" и работавших по найму.

Рассказ переселенца из Тамбова в деревню в долине р. Бурлы Кокен цитирует по книге Н.М. Ядринцева:

"Первый год я жил в общинном доме, затем в комнате, которую я снял. Работал я тогда за следующую плату: от 20 до 40 копеек за день; летом рубль за сжатую десятину. Затем я купил в долг за 22 рубля избу с тремя окнами и сеньми, заплатил 13 рублей за лошадь. Я взял в аренду еще одну лошадь с тем, чтобы обрабатывать вместе с другим переселенцем большее количество десятин. Зимой моя жена и моя дочь разместились у священника для ухода за коровами и в целом для ведения домашнего хозяйства. Я сам нанялся резать скот у соседей старожилов по 35 копеек за голову".

Подобные рассказы в различных вариантах приводятся об устройстве переселенцев на сибирской земле.

В то же время Ф. К. Кокен явно идеализирует процесс, описывая, как быстро "жалкий мигрант превращается в независимого крестьянина-хозяина". Он повторяет тезис буржуазных исследователей Б.К. Кузнецова и Е.С. Филимонова о влиянии численности семьи и времени пребывания переселенцев в Сибири на их хозяйственную состоятельность. Автор монографии при дальнейшем изложении, в частности в выводах, противоречит собственным утверждениям о найме переселенцев и кабале "на годы", оценивая займы под отработки как "бесценную помощь" зажиточных старожилов переселенцам.

Отрицая разложение крестьянства и затушевывая эксплуатацию, Ф. К. Кокен пишет о религиозных, бытовых и других противоречиях между старожилами и переселенцами и замалчивает противоречия классовые, не видит их в отношениях крестьянства с буржуазно-помещичьим государством и Кабинетом. Отсюда утверждение о том, что якобы "благоприятно расположенные к новичкам сибирские чиновники своей снисходительностью делали бездейственными ограничения центральных властей", что экономическому развитию Сибири мешали отдаленность, протяженность и нехватка рабочей силы, а не самодержавное государство.

Ввиду истощения к началу XX в. легкодоступного колонизационного фонда, шансы на поселение в Сибири крестьян "без ресурсов" все уменьшались, стоимость обзаведения хозяйством повышалась, заработки сокращались. Таким образом, сельскохозяйственная "экстенсивная" колонизация зашла в тупик, о чем свидетельствовал поток возвращенцев.
Наше особое внимание привлекла трактовка французским историком вопросов этнографического характера, в частности: взаимоотношений переселенцев из различных губерний Центральной России на сибирской земле; проблемы сохранения и трансформации традиций в новых экономических и экологических условиях на примере одного из компонентов материальной культуры - жилища.

Ф. К. Кокен пишет, что на территории Алтая каждая деревня представляла в миниатюре все переселенческое движение в целом. Здесь селились вместе крестьяне центральных черноземных губерний Курской, Тамбовской, Черниговской, Полтавской, Саратовской и Самарской. Эта пестрота особенно проявлялась при устройстве временных жилых помещений: появлялись мазанки или хаты-хижины мало-российцев; избы, характерные для европейской части страны. Мазанки и хаты под соломенными или тростниковыми крышами, избы с единственной комнатой, маленькие избенки и добротные дома были наглядным свидетельством имущественной дифференциации в переселенческой среде.

На северо-востоке западносибирского региона, где лесные массивы были значительнее, чем в степи в районе Бийска, жилища имели солидный комфортабельный вид. Первоначальные жилые постройки в скором времени заменялись здесь не только на классические избы, но и на пятистенки, а также на "связные избы", в которых жилые помещения разделялись холодными сенями. Наиболее зажиточные крестьяне иногда добавляли к своему жилищу еще один этаж и превращали их в настоящие особняки. Этот последний вариант дополнял типы жилых крестьянских построек, представленных в некоторых деревнях во всем их возможном разнообразии. Первые примитивные постройки служили в качестве хлевов или использовались общиной для того, чтобы приютить вновь прибывших, которые затем строили постоянное жилище.

Некоторые переселенцы покупали избы в кредит у старожилов, а затем их ремонтировали. Другие - старые ветхие постройки для домашней птицы и скота приспосабливали для жилища, предварительно обмазав их глиной снаружи и внутри. Крыши могли быть покрыты на сибирский манер кусками дерна или широкой берестой, удерживаемой длинными жердями, скрепленными друг с другом на вершине, или соломой, согласно великорусскому обычаю. Иногда в пределах одной деревни контраст в устройстве жилищ был очень велик между разными группами переселенцев. В качестве примера приводится д. Никольская, расположенная в нескольких верстах от Омска. В ней переселенцы из Полтавы жили в мазанках с соломенными крышами, а крестьяне великорусских губерний Орловской и Курской построили добротные дома из дерева. Большое значение переселенцы из вышеназванных губерний придавали хозяйственным постройкам. Они делали их, согласно обычаю, из переплетенных ветвей деревьев, удобно расположенными, "как на ладони руки".

Останавливаясь на формах колонизации и освоения земель в Томской губ., автор прежде всего отмечает, что здесь, так же как и на Алтае и в Тобольской губ., было характерно следующее: неравномерность и разнородность потока прибывающих из центра России. Деревни, образованные ими, сохраняли в некотором роде порядок расположения обозов, в которых двигались переселенцы. Беспорядочным было освоение невозделанных земель. Позже общины ввели коллективную дисциплину чередования земледельческих культур, систему "комбинированного пара".
Такова картина, повторяющаяся во всех уголках Сибири и преимущественно в ее западной части. Томская губ. к началу XX в. не была исключением в этом отношении, как утверждает Ф. К. Кокен, ссылаясь на исследование А.А. Кауфмана. Как и повсюду, те же деревни-улицы, окруженные холмами или чаще всего расположенные в долине реки, чрезмерно растянутые и оканчивающиеся церковью или школой. Как и везде, с трудом поддающиеся перегруппировке, представляющие странную смесь разновременных и разнотипных жилищ. Близость леса благоприятствовала строительству рубленых изб, иногда одностопных, но большей частью многокамерных, что вело к кажущемуся единству.

Все вышеназванное, в том числе и разделение некоторых деревень на различные полюса, которые различались по жилищам, обычаям, речи их обитателей, выдавало разнообразие этих выселок, где складывалось, согласно обычаю, все основное население, распространялось затем в окрестные деревни. В Томской губ., как предполагает французский историк, значительнее, чем в "европезированной" Тобольской губ. и плотнозаселенном Алтае, была помощь переселенцам со стороны сибиряков, особенно в Томском и Мариинском дистриктах.

Существовавший тем не менее контраст между сибирскими и русскими общинами государство пыталось затушевать с помощью принудительной "отрезки" земель у старожилов посланными сюда командами землемеров-геометров. С построением Транссибирской магистрали, в связи с усиливающимся миграционным потоком и необходимостью новых земель для расселения мигрантов, встает проблема "земельного устройства" сибирских деревень, или, другими словами, проверка размеров их земель и сокращение их официальных норм. В качестве примера автор монографии приводит карту земельных угодий крестьян д. Епанчиной Тюкалинского дистрикта Томской губ. до и после проведенной "обрезки" земель, даются сравнительные данные.

В связи с резким сокращением площади свободных плодородных земель в легкодоступных районах Сибири, переселенцы из европейской части страны вынуждены были продвигаться в местности, занятые тайгой, еще не приспособленные для возделывания земледельческих культур. Освоение этих территорий, организация там земледельческого хозяйства требовали дополнительных денежных и физических затрат. Не всем мигрантам это было по силам. Часть из них, наименее состоятельная, окончательно разорившись, вынуждена была возвращаться обратно. Они и крестьяне, оставшиеся в Сибири, сообщали в письмах о трудностях настоящего устройства в таежной зоне своим односельчанам.

Даже сооружение Транссибирской магистрали, облегчившей продвижение крестьян, и выдача субсидий переселенцам не могли возродить тех иллюзий, которые раньше бытовали в крестьянской среде по отношению к Сибири. В XVII - начале XIX в. она называлась "краем с молочными реками, кисельными берегами", "царством мужика". Для того чтобы добраться до Сибири, привезя сюда свой скот и орудия труда, получить землю на новом месте во второй половине XIX в., семье необходимо было иметь 100—150 руб., сумму по тем временам весьма значительную. Неизбежным следствием вышеназванных обстоятельств стало увеличение процента "неудачников" и числа возвращенцев.

Сложившаяся ситуация вынудила правительство предпринять ряд мер, благоприятствующих дальнейшему переселению крестьян в Сибирь, так как выгода этого для государства стала очевидной.

Цифры говорят о том, что население России начинает расти, главным образом, за счет заселенных в предыдущий период окраин государства. К концу XIX в. население азиатской части России составляло уже 21,6 %. Значительными темпами росло население Сибири. За период с 1815 по 1883 гг. оно удвоилось (включая аборигенов) с 1,5 до 3 млн, а затем к 1897 г. достигло 5 млн 750 тыс. В результате освоения степей центральной Азии население в 1914 г. достигло 10 млн чел.
Таким образом, Сибирь из "провинции-золушки", затерянной на окраинах Российской империи, превратилась в "гарантию будущего могущества и престижа" русского государства. Транссибирская магистраль сыграла важную роль в экономическом развитии края, благодаря ей возник Новониколаевск (ныне Новосибирск), опередивший затем по экономическому росту другие города.

В заключении Ф. К. Кокен подводит итоги своего исследования, делает отдельные выводы и наблюдения. В частности, реформу 1861 г. он расценивает как проведенную преимущественно с соблюдением помещичьих интересов, давшую крестьянам юридическую свободу, фактически оказавшуюся формально иллюзорной. Экономическая зависимость от помещиков, сохранивших свою собственность, высокие выкупные платежи, дополнительные налоги, "голодные наделы" обусловили выступления недовольных крестьян, которые были подавлены правительством с применением вооруженной силы. После 1861 г., отмечает Кокен, правительство запретило переселения, что объяснялось стремлением гарантировать помещикам рабочие руки, боязнью "неконтролируемой миграционной свободы" и недовольством крестьян. Запрет переселений выглядел особенно анахронично на фоне притока переселенцев в Сибирь.

Ссылка не могла считаться средством заселения края. "Нужды внешней политики" и "забота о социальном мире" обусловили "оттепель" в отношении правительства к переселениям, результатом чего явился закон 1889 г. о ссудах переселенцам и льготам им в уплате податей.

Колонизация Сибири, по мнению Кокена, развивалась под знаком "держизма" и "бюрократического всемогущества". Он также отмечает положительное значение заселения Сибири, благодаря чему Россия стала "азиатской" державой. Французский историк считает, что "не ныло более активного и убежденного пропагандиста единства и целостности своей родины, чем русский крестьянин". Сибирь представляла, справедливо пишет Кокен, "все черты русской земли, совершенно русской" и почвы для рассуждений о сепаратизме "областников" Завалишина и Потанина здесь не было. Верно оценивает французский историк роль Транссибирской железной дороги, которую он называет "великим национальным предприятием", в активизации и ориентации переселенческого движения.

Однако необходимо отметить, что некоторые конкретные наблюдения и выводы не согласуются с общей концепцией Ф. К. Кокена. Автор игнорирует развитие капитализма в России, в частности в сельском хозяйстве, и разложение крестьянства после реформы 1861 г. В соответствии с этим и переселения 1861-1914 гг. рассматриваются им внеисторически, без связи с развитием капитализма в центре страны и распространением капитализма вширь на территорию окраин. При этом Россия противопоставляется странам Европы, а колонизация Сибири - колонизации американского Запада. Хотя при всех особенностях, связанных в России с сохранением пережитков крепостничества, указанные процессы имели одинаково капиталистическую сущность. Игнорирование смены способов производства в России, развитие капиталистических отношений в условиях сохранения пережитков крепостничества не позволили Ф. К. Кокену научно объяснить отходничество крестьян из центра на юг и юго-восток страны, переселенческое движение в Сибирь.

Ф. К. Кокен переоценивает отдельные законы самодержавия. Закон 1889 г. о переселениях на государственные земли отнюдь не означал "новой эры" (по определению автора монографии) для крестьянства, характеризуемой свободой миграций. В действительности, вышеназванный закон не затронул пережитки крепостничества, тормозившие переселения, и поэтому говорить о "свободе" нет оснований. Закон от 9 ноября 1906 г., положивший начало столыпинской аграрной реформе, также не означал полного и совершенного уничтожения последних остатков феодализма, как считает Кокен. Французский историк, не признавая действительные причины провала столыпинской реформы, пишет о неспособности переселенцев приспособиться к освоению лесных участков: "колонизация ударилась о стену тайги".
Он пишет об агротехническом кризисе в сельском хозяйстве Сибири, делает вывод, что эти проблемы могли быть решены "омоложением и реформой всей монархии".

В соответствии со своей концепцией игнорирования капиталистических отношений в России Ф. К. Кокен отрицает развитие капитализма в Сибири и сибирской деревне. Вопреки фактам, он пишет, что урбанизация Сибири началась лишь в XX в., промышленность здесь находилась в "детском состоянии", процент промышленных рабочих был "близок нулю". В целом, смысл концепции Ф. К. Кокена сводится к отрицанию в России, и в Сибири в частности, социально-экономических предпосылок революции 1917 г. Таковы основные итоги и выводы, которые сделаны нами в ходе изучения монографии Ф. К. Кокена "Сибирь. Население и крестьянские миграции в XIX в.".

Местные исследователи о русских в Сибири

Очерк 3. Изучение этнографии русских Среднего Прииртышья местными исследователями

Этот очерк посвящен изучению русских Среднего Прииртышья. На примере отдельного региона, в разные периоды истории игравшего разную роль в сибирской жизни, явно становятся видны характерные черты этнографического исследования русского этноса в Сибири в XIX-XX вв. Прежде чем перейти к изложению фактов, хотелось бы сделать несколько вводных замечаний.

Современная этнография - наука спорная. У нее нет даже единого имени: кто-то полагает, что этнография и этнология - одно и то же, и поэтому называют нашу науку то этнографией, то этнологией. Другие видят здесь две различных, хотя и родственных науки. Написав о спорности в понимании нашей науки, я хотела подчеркнуть, что почти каждый исследователь пусть в нюансах, но по-своему определяет этнографию. Из множества существующих точек зрения хотелось бы противопоставить только две. Итак, одни исследователи видят в этнографии (этнологии) широкое гуманитарное знание, дающее методику анализа ряда актуальных проблем современного общества в самом широком смысле, другие - склонны понимать этнографию в более традиционном ключе, проявляя интерес к таким проблемам, как этническая история и традиционная культура. Часто это приводит нас к изучению отдельных культурных явлений.

Как мне кажется, суть этнографии заключается в изучении самого широкого круга народов, включая и исследования тех групп, которые составляют крупные современные этносы. Состояние современного этнографического знания таково, что относительно немного ученых-корифеев одинаково хорошо знают культуры разных этносов и свои рассуждения строят на материалах, позволяющих охватить рассматриваемую проблему широко как в пространственном, так и в хронологическом отношении. Многие же российские ученые ведут исследования локальные, изучают отдельные этнические группы или немногочисленные этносы, проживающие на небольшой территории. Насколько обоснован и актуален такой подход или он проник в науку "явочным порядком", свидетельствуя о нашей финансовой несостоятельности и теоретической отсталости?

Эти вопросы, очень важные для меня, как исследователя небольшого локуса, в этом очерке я рассматриваю на примере изучения русского населения Прииртышья, которое принято в научной литературе называть Средним. Точнее, как мне кажется, говорить "Омское Прииртышье", поскольку речь в подавляющем большинстве случаев идет о населении территории, укладывающейся в рамки Омской обл.

Историю этнографического изучения этого региона Сибири невозможно понять без обращения к истории Омской обл. Ее современная территория оформилась окончательно только в 1944 г., хотя и позже происходили отдельные изменения внешних границ Омской обл. на уровне сельских районов. До начала 1920-х гг. территория Омского Прииртышья никогда не составляла единого административного целого. Южные районы в XVIII-XIX вв. тяготели в экономическом и культурном отношении к Омску, северные - к Таре, которая до строительства Транссибирской железной дороги была значительным административным, экономическим и культурным центром Западной Сибири. Ho еще в больше мере Тюкалинский и Тарский уезды были связаны с Тобольском - своим губернским центром.

В это время изучение народной культуры и истории населения не вызывало особого интереса. Отдельные известные нам работы были эпизодичны и фрагментарны. Отметим, что реалии русской культуры были настолько обычны и повседневны, что оказывались в сфере интересов какого-либо энтузиаста еще реже, чем культура других народов Сибири. В основном материалы, собранные на севере современной Омской обл., публиковались в Тобольске, в статьях "Ежегодника Тобольского губернского музея" или "Тобольских губернских ведомостях". Как правило, эти материалы вводились в контекст более широкой по замыслу работы, чем исследование этнографии Среднего Прииртышья. Отсюда и малая детализация интересующих нас сведений.

Те территории, которые входили в административные образования с центром в Омске (Омская обл., Омский округ и др., сменявшие на протяжении XVIII-XIX вв. друг друга), попадали в сферу интересов омских ученых и общественных деятелей, которые также обращались к этим сюжетам очень редко. Не изменил эту ситуацию и тот факт, что именно в Омске был создан Западно-Сибирский отдел Императорского Русского географического общества. Интересы этого общества, особенно на первом этапе его развития, лежали в областях, очень далеких от Среднего Прииртышья.

Только к концу XIX в. несколько усилился интерес к местной русской культуре и истории населения. Это, как нам кажется, было прямо связано с активизацией переселенческого движения в Сибирь. Как только проблемы истории и культуры русских сибиряков выпои из чисто теоретической области и стали ближе к практике, появились специальные публикации, в том числе и в "центральных", как мы сказали бы сейчас, изданиях.
Количество этих публикаций было все так же мало, особенно тех из них, что были посвящены собственно культуре.

Больший интерес в это время проявляли историки, экономисты и статистики к вопросам, связанным с формированием населения в Среднем Прииртышье, с оседанием здесь переселенцев и их хозяйственным обустройством.

Потребности педагогической практики также стимулировали интерес к истории и культуре местного русского населения. Широко известен сейчас в Омске "Учебник родиноведения" А.Н. Седельникова, содержащий материалы этнографического характера. Такого рода издания публиковались и в советское время, но централизация издательского дела, тем более в сфере публикации учебников, положила конец этой практике.

Существовали и другие потребности, которые приводили к созданию интересных с точки зрения этнографии работ. Так, например, в Омске было принято решение составить "Справочную книгу Омской епархии". Цель этой книги была сугубо практическая - дать священникам возможность принять правильное и взвешенное решение при принятии назначения в приход. В "Справочной книге" были приведены сведения, характеризующие приходы Омской епархии в самых разных отношениях. За составление труда взялся Иван Степанович Голошубин.

Была разработана схема описания приходов, куда включались следующие сведения: количество жителей в приходе с учетом пола, населенные пункты, входящие в приход с указанием происхождения населения. И. Голошубин указывал на следующие группы русских: старожилы, переселенцы с указанием мест выхода, казаки, характеризовал население по конфессиональной принадлежности - раскольники, сектанты, по возможности детализируя эти сведения. Автор приводит сведения о размещении и числе баптистов, молокан и разного толка староверов.

Работы омских краеведов

Обстоятельные сведения приводятся в "Справочной книге" и о хозяйстве приходов. В статье о каждом приходе дана справка о характере занятий местных жителей, посевных площадях и выращиваемых культурах, ремеслах, торговых точках и ярмарках. Далее о приходе сообщалось, какие культовые сооружения в нем есть или строятся, каково число крещений, венчаний и отпеваний в год. Обязательно сообщались сведения о съезжих праздниках, числе крестных ходов и т. п. В завершении указывалась дорога до прихода с ценой проездных билетов, почтовый адрес, расстояние до губернского и уездного центра.

Интересным был подход автора к составлению книги. В основу была положена частная переписка И. Голошубина со священниками приходов, которые сообщали ему с мест сведения о приходе. Такой подход к информации, с одной стороны, приводил к неточности сообщаемых сведений, но, с другой - позволял получить данные более неформальные. Остановившись так подробно на анализе этой книги, отметим, что "Справочная книга Омской епархии" является уникальным источником сведений об истории, культуре, этническому составу населения, по большей части русскому, Среднего Прииртышья.

Систематическая работа по изучению традиционной культуры и, отчасти, этнической истории русских Среднего Прииртышья началась только в советское время. Можно выделить три основных фактора, которые этому способствовали в 1920-1960 гг.: создание в Омске Государственного Западно-Сибирского краевого музея (1921 г.), активизация в 1920-30-х гг. краеведческой работы и организация в Омске государственного педагогического института (1932 г.).

Западно-Сибирский краевой музей фактически стал преемником Музея Западно-Сибирского отдела Русского географического общества. За годы революции и Гражданской войны было утрачено по разным отделам (а всего их было восемь) от 75 до 100 % имевшихся в хранении предметов. Поэтому до 1925 г. сотрудники музея в основном занимались ремонтом вновь полученного для музея здания, восстановлением экспозиции, налаживали экскурсионную работу. Только в 1925 г. интенсивно начала развиваться научно-исследовательская работа, из которой современники выделяли исследования в области ботаники, археологии и этнографии.

В эти годы в музее была проведена работа по каталогизации коллекций, что имело особое значение, поскольку коллекции "утратили свою прежнюю этикетировку". Научные сотрудники музея ежегодно организовывали экспедиции, в том числе и этнографические. В это время были пополнены и русские коллекции музея. Наиболее значимой была поездка И.Н. Шухова к русским старообрядцам в Тюкалинский и Крутинский районы Омской обл. Тогда же были частично проанализированы и опубликованы собранные коллекции.

Активная деятельность музея в связи с внутриполитической обстановкой в СССР пошла на спад в начале 1930-х гг., а с середины 30-х гг. практически прекратились экспедиционные изыскания и научное изучение коллекций. Только в 1950-е гг. начался новый этап изучения этнографии Омского Прииртышья музейными сотрудниками. Основное направление музейной работы в области этнографии в это время - формирование коллекций культуры и быта разных народов, проживающих на территории области, в том числе и русских. Значительно пополнились русские этнографические коллекции в результате экспедиционных поездок А.Г. Беляковой на север области, где собирались предметы хозяйства и быта. В 1970-х гг. началось сотрудничество музейных сотрудников и омских этнографов, представляющих высшую школу. В результате был подготовлен ряд каталогов по русским этнографическим коллекциям.

Сложной в 1920-1930-е гг. была и история краеведческого движения. В 1920-е гг., по данным А.В. Ремизова, краеведческое движение было, прежде всего, связано с новой для этого времени структурой - Омским обществом краеведения. Оно действовало активнее, чем музей и другие организации, призванные вести краеведческую деятельность - Западно-Сибирское отделение Русского географического общества, просуществовавшее до начала 1930-х гг., и Общество изучения Сибири, действовавшее в конце 1920 - начале 1930-х гг. Особенностью Омского общества краеведения было то, что самой активной, а в первое время (1925-26 гг.) и "чуть ли не единственно работающей" была секция школьного краеведения. Тем не менее уже в 1926 г. были опубликованы две брошюры, подготовленные членами общества.

"Сборник краеведческого материала...", как следует уже из названия, был адресован практическим работникам, ведущим преподавательскую или пропагандистскую деятельность. Его задача - предоставить систематизированный материал о родном крае - Омском округе. В основном внимание уделялось таким темам, как выделение округов в Омской губ. и изменение их границ в советское время, характеристика районов Омского округа с указанием расположения райисполкомов, сельских советов, расстояния до них и т. д.
Более интересны для этнографа разделы, связанные с численностью населения, его этническим составом, кустарными промыслами. Отметим, что авторы, хорошо знакомые с новейшими течениями в обществоведении того времени, были заинтересованы в изучении культуры и быта деревни. В связи с этим в сборник была включена программа по изучению деревни в самых разных аспектах, а раздел "Общество" содержал вопросы и по этнографической тематике.

Большой общественный резонанс получил сборник материалов I Окружной конференции по краеведению, которая была проведена Омским обществом краеведения в конце декабря 1925 г. В сборник материалов были включены тезисы некоторых докладов, прозвучавших на конференции, и методические материалы.

Рецензенты единодушно отметили удачное начало новой краеведческой организации, которая активно развивала свою деятельность, но прозвучала и критика отдельных положений сборника.

В частности, Н. Павлов-Сильванский в рецензии, опубликованной в журнале "Краеведение", оспаривал мысль секретаря правления Омского общества краеведения Васильева о том, в дореволюционный период краеведческие работы носили академический, оторванный от жизни характер и потому "добрых 70 % огромной территории Сибири до сего времени еще совсем не затронуты изучением, а остальные 30 % изучены так, что требуют еще значительных доисследований".

Разумеется, в этом "рискованном", по словам рецензента, утверждении можно найти все: и дух конца 1920-х гг., когда краеведение бурно разворачивало "практическую" деятельность, обращая все свои силы в сферу производства, и нарастающий негативизм по отношению к старой школе краеведения, которую мы сейчас с должным уважением называем академической, и, вполне возможно, стремление продемонстрировать неоригинальную, но политически корректную позицию.

Однако рассуждения о степени неизученности Сибири, если применить их к Среднему Прииртышью и этнографии русских (о другом просто не берусь судить), кажутся в целом справедливыми. Омскими краеведами предпринимались попытки восполнить пробелы в изучении общества. В этом же сборнике была опубликована "Программа длительной исследовательской работы деревенских кружков Омского общества краеведения", третий раздел которой назывался "Культура и быт". Фактически этот раздел был составлен из программы Л. Бейлина "Краткая инструкция по сбору материала о народном говоре сибирского населения".

Такая ситуация, какая сложилась у нас в регионе с изучением русских традиций, не была уникальна. В то время вообще на местах делалось не очень много для изучения бытовой культуры, кстати, не только русской. Можно, конечно, полагать, что народная культура, характерные черты быта и история своего народа не были интересны краеведам того времени. Но, вероятнее, такая незатейливая внешне деятельность по сбору этнографических и фольклорных материалов была не по силам краеведческой общественности того времени. Все, что делалось в 1920-30-е гг. по изучению этнографии (можно добавить: и фольклора) русских сибиряков, выполнялось на очень высоком профессиональном уровне и, соответственно, только там, где имелись подготовленные к такой работе исследователи.

В целом в 1920-40 гг. опубликовано весьма незначительное количество работ по этнографии русских Среднего Прииртышья. Чтобы сохранить объективность, отмечу, что ряд материалов этнографического и фольклорного характера, собранных членами Омского общества краеведения, не был опубликован. В частности, в архивах хранятся материалы по народному творчеству - свыше 7300 народных песен, частушек, поговорок, сказок и легенд.

Интерес к местной истории и культуре проявляли и краеведы-энтузиасты, которые в первой половине XX в. были увлечены в основном изучением природы края. Но все же некоторые из них изучали местное общество, занимаясь в основном археологией и историей и значительно меньше этнографией и фольклористикой. Но даже те, кто действительно интересовался сюжетами из народного быта, как, например, И.Н. Шухов, увлекались все же нерусскими жителями Омского Прииртышья. Активно участвовали в сборе материалов по традиционной культуре родного края краеведы-фольклористы - Н.Ф. Черноков и И.С. Коровкин. B.C. Аношин и особенно А.Ф. Палашенков были специалистами по широкому кругу вопросов, связанных с историческим краеведением, включая и вопросы истории населения и его традиционной культуры.

Деятельность почти всех названных краеведов начиналась в Омском Прииртышье еще в 1930-40-е гг. Можно сказать, что эти исследователи родного края создали эталон краеведческого исследования, к которому впоследствии стремились другие, в том числе и современные нам, краеведы. По этой схеме изучение любого места складывается из истории его заселения и хозяйственного освоения, изучения всех доступных сведений о первопоселенцах, сбора материалов по местной культуре и гражданской истории населенных пунктов - какие ярмарки здесь работали, храмы освещались, кто основал колхозы и т. п.
Но само время не предполагало активной публикации краеведческих материалов, отчего нам известны только отрывочные и краткие публикации того времени. Сознавая это, наиболее деятельные из краеведов специально готовили к сдаче в Государственный архив Омской обл. свои материалы. Сейчас эти материалы доступны в основном специалистам, поэтому предпринимаются шаги для публикации работ краеведов середины XX в., среди которых есть и очень интересные для специалистов по этнографии.

Во второй половине XX в. краеведческая деятельность не превратилась. История районов и отдельных населенных пунктов Омской обл. в подавляющем большинстве случаев ведется силами краеведов, многие из которых используют разработанную еще старыми краеведами схему этой работы. Большой интерес проявляют к истории населенных пунктов и их основателям журналисты — сотрудники районных газет. Несмотря на то что интерес этот часто "прикладной", определяемый потребностью в статьях к разным юбилейным датам, делается ими немало. Практически за вторую половину XX в. была написана "летопись сибирских деревень".
Какие же этнографические сведения отражены в работах современных краеведов? Наиболее систематически эти сюжеты изложены в работе М.В. Куроедова "История Называевска и Называевского района", что, по-видимому, связано с особенностями работы, написанной в качестве учебного пособия для учреждений образования района. В главу 6, которая называется "Образ жизни сибирских крестьян территории современного Называевского района в XIX - начале XX вв.", Включены разделы о жилище, домашней утвари, одежде и обуви старожилов. Здесь же освещены вопросы о духовной и общественной жизни крестьян, их образовании и медицинской помощи. Сведения приводятся краткие и достаточно общие. Упоминаются некоторые источники, использованные автором для подготовки раздела, - это, прежде всего, музейные коллекции.

В главе "Русская колонизация урочища Катай в пределах современного Называевского района второй половины XVIII - первой половины XIX вв." приводится легенда о первопроходцах. Запись этого рассказа была сделана местным краеведом В.М. Самбурским в 1960-х гг. в с. Кисляки от Василия Петровича Лаврова. Таким образом, материалов, которые можно было бы назвать этнографическими, в книге относительно немного. Это понятно, так как этот учебник в первую очередь освещает историю района. Очевидно и, добавлю, приятно, что автор обращается к этнографическим материалам, которые органично вписаны в авторский замысел.

Фактически подобная же схема реализована и в других книгах, посвященных районам Омской обл. А.П.Долгушин в очерках "Тюкалинские были" в главе "На пороге потрясений" пишет об особенностях дореволюционного быта, характеризует планировку населенных пунктов, описывает жилище, одежду, орудия труда, праздники и занятия жителей района.

Этот же автор в книге "Сказание о Большеречье" обращает больше внимания на историю первых жителей Большеречья, их фамильный состав и места выхода. В главе "Путь сибирский дальний" рассказывается о дорогах, проходивших через Большеречье, и ямщиках, работавших на них. Приводится семейная история ямщиков Ko-пейкиных - жителей с. Могильно-Посельское.
Интересна эта история тем, что Федор Павлович Копейкин вез А.П. Чехова, когда тот проезжал через эти места. Колоритный ямщик запомнился писателю и попал на страницы его книги очерков "Из Сибири". Интересен с точки зрения антропонимии и рассказ о причинах перемены фамилии Копейкины на Карелиных в советское время. В главе "Мирские заботы" автор пишет об образе жизни большереченцев, их развлечениях, праздниках, упоминает о работе школ и больниц.

Можно было бы и дальше анализировать краеведческие труды, но очевидно, что структура этих работ, если они имеют хоть сколько-нибудь систематический характер, одинакова. Этнографические материалы в них тесно переплетены с историческими сведениями, а источники, как правило, остаются неохарактеризованными. Изложение сюжетов, связанных с народным бытом, обычно имеет обзорный характер. Более конкретны небольшие статьи, посвященные отдельным темам. Все это показывает, что изучение истории народа, его культуры и быта требует от исследователя специальной подготовки, владения определенными методиками сбора и обработки материала.
Однако заслугой краеведов-любителей является то, что они первыми стали систематически собирать материалы по истории населенных пунктов и традиционной культуре русских нашего региона. Интерес к этнографическим сюжетам в их трудах был "комплексным", а этнографические материалы были включены в сочинения на более широкую тему.

Географическое общество в Омске

Следующий этап изучения истории Омской обл. начался с возрождением в Омске в 1947 г. Омского отдела Географического общества СССР. Вся деятельность этого отдела может быть названа краеведческой, так как в центре исследований находились вопросы именно местные. Основным направлением деятельности Отдела стали исследования в области географических наук. Историко-краеведческая работа активно велась в сфере изучения процессов заселения Омского Прииртышья, то есть в области, близкой к географии населения. В "Известиях Омского отдела Географического общества Союза ССР" был опубликован ряд статей о заселении Омской обл. русскими в разные периоды истории. В научный оборот были введены ранее не печатавшиеся материалы дозорных книг XVII в., ревизий населения XVIII в. и ряд других документов из архивов Тобольска, Москвы и Омска.

В результате сложилась цельная картина истории заселения Омского Прииртышья в XVII-XIX вв. В определенной мере обобщил всю проделанную работу труд А.Д. Колесникова "Русское население Западной Сибири в XVIII - начале XIX вв." (Омск, 1973), который фактически является энциклопедией по истории заселения нашего края. Ученые, близкие к Омскому отделу Географического общества, мною публиковались в научных изданиях. Печатались их статьи и в Местной периодике, на страницах областных и районных газет.

Рассмотренные работы до сих пор используются этнографами при подготовке материалов по этнической истории русских жителей Области. Однако с точки зрения нашей науки в этих трудах есть одна информационная лакуна, над заполнением которой и работают сейчас этнографы. Интересуясь местами выхода переселенцев и процессами их оседания в Омском Прииртышье, историки, за редкими исключениями, не учитывали этнической принадлежности вновь прибывавших поселенцев. Следует подчеркнуть, что это и не входило в задачу исторических исследований.

Завершая рассмотрение этого сюжета, отмечу, что научный и общественный интерес к изучению отдельных населенных пунктов пли районов высок до сих пор. В последние годы А.Д. Колесников подготовил ряд научно-популярных работ, посвященных истории заселения и освоения отдельных районов Омской обл. Появились работы других ученых по истории отдельных населенных пунктов области и целых районов. Таким образом, усилиями историков и краеведов, изучающих родные села и деревни, написана история заселения Омской обл. и выделены основные этапы формирования русского населения в регионе. Эти работы стали информационной базой для проведения исследований по этнической истории и выделения групп русских в Среднем Прииртышье.

Следует также отметить значение фольклористических исследований в регионе. Решая научные проблемы, стоящие перед своей наукой, омские фольклористы накопили материалы, важные и для изучения этнографии русских. Активные исследования в области фольклора стали проводиться сотрудниками Омского государственного педагогического института в 1950-е гг. До этого в местной печати публиковались небольшие отдельные статьи, посвященные, по большей части, такому фольклорному жанру, как частушки, и отдельные сборники фольклорных текстов.

Систематическое и целенаправленное изучение фольклора связано с именами В.А. Василенко и Т.Г. Леоновой. В конце 1970-1980-е гг. в педагогическом институте стал складываться круг ученых-фольклористов. Собранные полевые материалы хранятся в фольклорном архиве ОмГПУ, имеется большое количество научных публикаций, посвященных местному фольклору. Были опубликованы и сборники фольклорных текстов, прежде всего, записанные в Омском Прииртышье сказки, обрядовая и необрядовая лирика.

Резко возросла активность фольклористов в 1990-е гг. В это время на базе Омского государственного педагогического университета был организован и активно действует Западно-Сибирский региональный вузовский центр по народной культуре, руководителем которого является проф. Т.Г. Леонова. С 1992 г. Центр проводит ежегодные научно-практические семинары по народной культуре.

Переходя к вопросу об изучении этнографии Омского Прииртышья, следует заметить, что частично эти вопросы были освещены в ряде публикаций, в том числе и монографического характера, которые носили общесибирский характер. Некоторые из этих работ были подготовлены историками, другие - этнографами. В основном эти публикации опирались на архивные или музейные материалы, а комплексное экспедиционное изучение русских Омской области практически не проводилось.

Экспедиционное изучение этнографии русских Омского Прииртышья началось только в 1970-х гг. В 1974 г. на работу во вновь открывшийся Омский государственный университет (далее - ОмГУ) приехал Н.А. Томилов. В то время он уже состоялся как профессиональный этнограф, имел большой опыт полевых и архивных изысканий.

Работая в Томске, Н.А. Томилов собирал материалы и по этнографии русских Томского Приобья. Практически сразу вокруг Н.А. Томилова сложилась группа студентов ОмГУ, увлеченная этнографией. В те годы большая часть студентов специализировалась по этнографии сибирских татар и других народов Сибири. Но уже в 1975 г. небольшая группа студентов собирала материал среди русских сибиряков. Однако проводилась эта экспедиция в Ярковском районе Тюменской области.

В начале 1980-х гг. интерес к русским сибирякам стал устойчивее, что связано с участием сотрудников ОмГУ в каталогизации этнографических фондов Омского и Новосибирского музеев, среди которых были и русские коллекции. В это время активно изучалась культура русских казаков, живших на границе Омской обл. и Северного Казахстана, но были организованы экспедиции и в северные районы области, например Муромцевский. Наибольший интерес в то время вызывала традиционная культура, хотя записаны были и генеалогии русских сибиряков - крестьян и казаков. Начальником Русского отряда Этнографической экспедиции ОмГУ был в то время Старший лаборант Музея археологии и этнографии Г.И. Успеньев.

В конце 1980 - начале 1990-х гг. руководителем Русского отряда стал В.В. Реммлер. Были совершены поездки в разные районы Омской области, но больший интерес вызывали в те годы южные районы, где население было смешанным в этническом отношении, и русские, в том числе и казаки, жили бок о бок с украинцами. Собирали в то время разнообразные материалы, но все же в центре внимания находились исследования этносоциологического характера. Практически все экспедиции 1980-х гг. были маршрутными, когда за одну экспедицию обследовались несколько населенных пунктов.

В 1992 г. была проведена одна из первых стационарных экспедиций к русским, работавшая по комплексной программе. Экспедиция работала в с. Лисино Муромцевского района Омской обл. под руководством Д.Г. Коровушкина. Были собраны материалы по этнической истории, генеалогии, материальной и духовной культуре местных жителей, проведена работа с документацией в архиве сельсовета.

С 1993 г. существует Русский отряд, организаторами которого выступают Омский государственный университет и Омский филиал Объединенного института истории, филологии и философии Сибирского отделения РАН. Этот отряд принимает участие в выполнении программы работ по изучению этнографо-археологических комплексов (ЭАК), сложившихся в Омском Прииртышье, а точнее, в бассейне р. Тары.
В связи с этим в центре внимания отряда находятся проблемы этнической истории русских и первоочередное изучение ряда сфер материальной и духовной культуры - поселения, жилища, погребального обряда.

С начала 1990-х гг. эти изыскания дополняются работой в архиве, где собираются материалы, которые помогают уточнить и конкретизировать собранные в поле сведения. Среди архивных документов наибольший интерес вызывают материалы ревизий XVIII-XIX вв. и первичные переписные листы Первой всеобщей переписи населения 1897 г.

Кроме исследований в так называемом "базовом" для изучения районе - Муромцевском, экспедиции проводятся и в других местах Омского Прииртышья: в Тюкалинском, Крутинском. Нижне-Омском районах. В состав Русского отряда входят молодые ученые, выпускники ОмГУ, а теперь аспиранты кафедры этнографии и музееведения ОмГУ - Л.Б. Герасимова, А.А. Новоселова, И.В. Волохина. Активно участвуют в работе отряда студенты ОмГУ, специализирующиеся по этнографии русских на кафедре этнографии и музееведения.

Кроме членов уже названного Русского отряда, в Омске работают и другие этнографы, изучающие этнографию русских Омского Прииртышья, среди которых первыми следует назвать М.А. Жигунову и Т.Н. Золотову. В центре их научных интересов находятся духовная культура русских Омского Прииртышья и изменения в сфере традиционной культуры, которые происходят в наши дни. Последние публикации показывают растущий интерес М.А. Жигуновой к вопросам этнической истории и этнического самосознания русских Среднего Прииртышья. Перу этих исследовательниц принадлежат многочисленные публикации по этнографии русских сибиряков в целом и русских Среднего Прииртышья в частности.

Несмотря на то, что ведется активная работа по формированию источниковой базы по этнографии русских Среднего Прииртышья, опубликованы далеко не все собранные материалы. Большая часть публикаций мала по объему и напечатана в малотиражных изданиях. Даже статей по этнографии Омского Прииртышья не так много. Комплексно представлены материалы по археологии, этнографии и фольклору русских Среднего Прииртышья только в монографии "Народная культура Муромцевского района".

Как видно уже из заглавия, монография посвящена только одному району Омской обл. - Муромцевскому. Основной идеей монографии является рассмотрение истории одного района с позиций представителей разных наук. При написании книги сотрудничали археологи, этнографы, фольклористы и историки. Это позволило проследить исторический процесс и его особенности в одном ограниченном районе. Выбор Муромцевского района для подготовки книги не был случайным. Этот район довольно хорошо изучен в археологическом отношении. Исследования памятников прошлого, правда эпизодичные, начались здесь еще в конце XIX в. Значительно позже, только во второй половине XX в., в сферу интересов этнографов попали проживающие в районе татары. С начала 1950-х гг. в районе работали фольклористы, с 1970-х гг. начались диалектологичекие исследования. Первая этнографическая экспедиция побывала в районе в 1982 г.

В монографии представлены результаты изучения народной культуры района. Специальная глава посвящена культуре древнего населения района от IV тыс. до н. э. до памятников позднего средневековья XVII-XVIII вв. Для анализа культурной ситуации в XIX-XX вв. выбраны две наиболее многочисленные группы: татары и русские. Проанализированы материалы по материальной и духовной культуре по следующим разделам: поселения и усадьбы, домашние ремесла, одежда, пища, народные праздники и современная праздничная культура, семейные обряды, декоративно-прикладное искусство. При этом авторы пытались показать, каким было то или иное культурное явление прежде, насколько различались традиции в зависимости от этногрупповой принадлежности их носителей, как влияла на народную культуру социальная дифференциация. Устное народное творчество характеризуется в монографии в соответствии с его делением на обрядовый фольклор, необрядовые песни и частушки, игровые, хороводные и плясовые песни, народную прозу и детский фольклор. В приложение включены тексты 17 песен с нотами.

Несмотря на то, что книга написана как научно-популярная, ее значительный объем (21,0 печ. л.) позволяет глубоко раскрывать каждую тему, подчеркивая общее и особенное в культуре жителей разных поселений Муромцевского района. Именно внимание к локальным различиям выделяет эту монографию среди прочих публикаций по этнографии русских Среднего Прииртышья.

В 2002 г. была опубликованы историко-этнографические очерки "Русские в Омском Прииртышье. XVIII-XX века". В основном в ней проанализированы материалы, касающиеся этнической истории русского населения региона. Открывает книгу очерк об исторически сложившихся группах русских Омского Прииртышья. История населения на основании разных источников рассматривается также в главах, посвященных семье русских сибиряков и их антропонимической системе. Отдельные сферы традиционной культуры рассматриваются в очерке по обычному праву русских крестьян Омского Прииртышья и очерку о представлениях русских о "том свете".

В 2002 г. вышла в свет также монография Т.Н. Золотовой "Русские календарные праздники в Западной Сибири (конец XIX-XX вв.)"113. Обращаясь к широкому кругу источников, Т.Н. Золотова провела реконструкцию традиционного календаря русских Западной Сибири в целом, но значительная часть опубликованных ею материалов относится к праздничной культуре русских Омского Прииртышья. Отдельная глава посвящена современному праздничному календарю русских сибиряков.

Заканчивая обзор литературы, посвященной этнографии русских Среднего Прииртышья, хотелось бы вновь вернуться к вопросу, поставленному в начале статьи: каково значение локальных (а по другой терминологии - краеведных) исследований в современной этнографии, насколько вообще обоснован такой подход? Фактически, все собранные материалы показывают, что без специальной подготовки и профессионального видения проблемы самые добросовестные и увлеченные поиски дают слабый результат, в лучшем случае приводят к сбору интересных и даже уникальных фактов или предметов. Среди краеведов-энтузиастов самые интересные работы принадлежат тем, кто имел специальное образование, и увлеченность соседствовала в этих натурах с глубоким знанием предмета".

Все эти рассуждения вновь возвращают всех нас, исследователей начала XXI в., к дискуссии, которая отгремела в российской науке более семидесяти лет назад. Тогда решалась проблема сущности и форм краеведения. Проф. И. Гревс выступил на страницах журнала "Краеведение" со статьей, помещенной "в порядке обсуждения", в которой доказывал, ссылаясь на И.Е. Забелина, что, "пока областные истории с их памятниками не будут раскрыты и подробно рассмотрены, до тех пор общие наши заключения о существе нашей народности и ее различных исторических и бытовых проявлениях будут голословны, шатки, даже легкомысленны".

Об этом же и в это же самое время писал М.Я. Феноменов:

"В нашей историографии... господствует государственно-правовая точка зрения. Ввиду этого и история деревни подменивается обычно историей законодательства о крестьянах... Современная история есть по преимуществу история культуры и быта. Следовательно, для нее яркие жизненные краски необходимы... Мы должны знать, как люди известной эпохи жили, то есть как они работали, как питались, как одевались, как мыслили и чувствовали. Нам нужно знать обстановку их жилища, нам нужно наблюдать их романы и любовные приключения, нам надо подслушать их тайные желания и мысли, нам надо знать предмет их веры или поклонения, надо разобраться в мотивах их взаимной дружбы или вражды... Только тогда, когда мы сумеем все это проследить, мы скажем, что мы знаем эпоху. Только тогда мы сумеем наполнить содержанием те социологические схемы, которые отвечают нашему научному мировоззрению".

Эта дискуссия закончилась в полном соответствии с политической практикой 1930-х гг. Несогласные были уничтожены: кто как ученый, а кто и физически. Идеи же, высказанные и отчасти реализованные в 1920-х гг., потом периодически возвращались в круг актуальных проблем обществоведения", но так и не стали последовательно реализуемым принципом нашей работы. Более того, дискуссии 1960-90 гг. вновь остро поставили вопрос о соотношении исследований локальных, или, по терминологии 1920-х гг., четко выражающей их сущность, поместных, и общетеоретических работ, задача которых заключается в создании схемы, или, что красивее, разработке концепции развития этносов и даже общества в целом.

Конкретная же практика показывает, что более сложных исследований, чем локальные, нет: трудно подобрать источниковую базу так, чтобы она давала возможность реконструкции фактов этнической и культурной истории именно в этом локусе, трудно сформулировать задачу, разрешить которую исследователь мог бы с пользой для нашей науки. Действительно, результаты работы меня обычно не устраивают, потому что, выполнив ее, понимаешь, что продвинулся совсем немного, разобрался в истории или культурном факте еще только одного села или небольшой волости.

Видимо, поэтому появляются концепции, которые, как я понимаю, на теоретическом уровне позволяют решить проблему научной целесообразности локальных исследований. К этим теориям я отнесла бы и две разработанные омскими учеными концепции. Одна из них теория локальных культурных комплексов, автором которой является Л.Г. Селезнев". Другая концепция заключается в выделении и реконструкции этнографо-археологических комплексов, предложенная Н.А. Томиловым. Особую методику исследований при обращении к локальной истории использует новосибирская исследовательница Т.С. Мамсик. Разработанные ею способы анализа различных документов делопроизводства XVIII-XIX вв. позволяют изучать местную историю на уровне даже не общины, а семейно-родовых гнезд. Источники и методики, применяемые Т.С. Мамсик, способствуют решению вопроса о происхождении тех или иных семей. Это, в свою очередь, даст основания исследовательнице говорить о влиянии на образ жизни и хозяйство семей их этнических традиций.

Все приведенные примеры показывают значимость локальных исследований на профессиональном уровне для современной этнографии. Следует, очевидно, признать, что краеведные исследования есть одна из форм существования этнографии как науки. Именно эта форма нашей науки позволит нам в конечном итоге создать достоверные образы прошлого, проникнуть в мир наших предков.

Культурно-историческое развитие Сибири - явление сложное и многогранное. Оно включает в себя культуру древних обитателей края и, начиная с конца XVI в. культуру русского населения. 58

В дореволюционной исторической и публицистической литературе Сибирь преимущественно изображалась как непроглядная глухомань, край дикости и невежества. Бесспорно, царизм душил всякую передовую мысль и тормозил культурное развитие народных масс. Это особенно наглядно проявилось в Сибири, на которую смотрели как на источник обогащения царской казны и место ссылки политических заключенных. Однако отсутствие помещичьего землевладения, постоянный приток политических ссыльных - передовых людей своего времени, научные экспедиции в Сибирь и особенно заселение и освоение Сибири русским народом оказали большое положительное влияние на историко-культурное развитие края. 59 Культура русского населения Сибири не только обогатила самобытную культуру аборигенов, но и способствовала ее дальнейшему развитию, что явилось достойным вкладом в общерусскую национальную культуру.

В. К. Андриевич писал об отсутствии в Сибири до XVIII в. грамотных людей, за исключением духовенства. 60 Однако среди казаков, промысловиков, крестьян, двинувшихся осваивать новый край, было немало грамотных людей, которые занимались описанием местностей, изготовлением планов населенных пунктов, расписывали дома, церкви, сочиняли различную «литературу» и т. д. На рынках Тобольска, Енисейска, Верхотурья, Тюмени, по крайней мере с 40-х годов XVII в., стали появляться грамматики, азбуки, псалтыри, часословы, что несомненно было вызвано повысившимся спросом на литературу. 61 Спрос на «учительные» книги особенно повысился в конце XVII-начале XVIII в. Руководители Сибирского приказа, обратив на это внимание, стали закупать учебную литературу в Москве и посылать ее сибирским воеводам для продажи «с прибылью». Так, в феврале 1703 г. начальник Сибирского приказа А. А. Виниус распорядился купить на Печатном дворе 300 азбук, 100 часословов, 50 псалтырей «учительных» и послать их в Верхотурье для продажи с прибылью «из приказной избы верхотурским всяких чинов людем для научения детей». 62 Примечательно, что через год в верхотурской смете отмечался особенно значительный спрос на азбуки. 63

Главной формой народного просвещения в допетровской Руси было обучение у частных «мастеров», грамоты. В этом отношении Сибирь не представляла какого-либо исключения. До начала XVIII в. здесь не было школ, а в качестве частных учителей выступали писцы, подьячие, церковнослужители и просто грамотные люди. Обучение было примитивным и имело целью практически-прикладную грамотность (учили читать и писать). Но в XVII в. и здесь уже были люди с тягой к более широким знаниям, которые достигали значительных успехов либо путем самообразования, как С. У. Ремезов, либо продолжали обучение в крупных культурных центрах Руси, как Андрей Несговорский, отправившийся из Тобольска в Киев «книжного ради учения». 64

Во второй половине XVII в. в ходе борьбы официальной церкви с ересями и расколом началось движение за повышение культурно-образовательного уровня русского духовенства, а в конце века правительство Петра I взяло курс на подготовку грамотных светских кадров, необходимых для осуществления широко задуманной программы государственных преобразований в России. Эти новые веяния времени в области культуры, связанные с обострением классовой борьбы и становлением абсолютизма, захватили и Сибирь.

В 1702-1703 гг. в Тобольске при архиерейском доме была открыта первая в Сибири и вторая в России провинциальная школа для подготовки низшего звена церковнослужителей (после школы в Ростове, 1702 г.). 65

Указ Петра I о ее открытии был послан в Тобольск еще в 1697/98 г. митрополиту Игнатию. Но последний вскоре попал в опалу, и открытие школы затянулось. По царскому указу от 9 января 1701 г. в Тобольск был послан «приказным человеком и дьяком» в Софийский митрополичий дом дворянин Андрей Иванович Городецкий. Ему велено было «для утверждения и расширения словес божиих на Софийском дворе, или где прилично, построя училище», обучать детей служителей церкви «грамоте, а потом словесной грамматике и протчим на словенском языке книгам». 66 На учительские должности рекомендовалось подыскать «искусных мирских добрых людей» на месте или в каком-либо другом городе. К приезду в Тобольск весной 1702 г. нового митрополита (Филофея Лещинского) училище, видимо, в основном было выстроено. Летом 1702 г. Филофей писал, что училищные здания «строением приходят в совершенство» и дети для обучения собираются, но нет нужных книг. 67 Тобольский воевода Михаил Черкасский в том же году доложил в Сибирский приказ об окончании строительства школы и отметил, что она располагается на Софийском дворе при Троицкой церкви. 68

Филофей намеревался в открываемой им школе организовать обучение по образцу юго-западных духовных школ. По его приказу в 1702 г. ездил в Киев митрополичий сын боярский Еремей Иванов с поручением приобрести для тобольской школы «церковных треб и книг грамматических», а также завербовать «дьяка черного в архидьяконы, да учителев латинской науки двух, спеваков 4 человек, студентов 2 человек». 69 В Печорском монастыре он приобрел 206 учебных и богослужебных книг. 70

В школу принимали детей церковнослужителей. Обучали их преимущественно начальной грамоте: читать (букварь, часослов, псалтырь), писать и петь церковные службы. С 1703 по 1726 г. здесь обучилось 33 человека. Из них 4 человека были уволены от церковной службы, а остальные 29 поступили на дьяконские и причетнические должности. 71 Тобольскую школу церковь стремилась использовать и для подготовки миссионеров из детей местных народов. 72 История народного образования Сибири в основных чертах повторяла ход просветительного дела в центральных областях России, а школьное обучение началось с открытия духовных школ.

Важными показателями для характеристики развития культуры в Сибири являются круг чтения и появление местной и привозной литературы. 73

О литературе, имевшей хождение в Сибири в XVI-начале XVIII в., известно мало. В основном это сведения о богослужебных книгах, распространявшихся официальным путем. Каждый новый острог вскоре обзаводился церковью, попом и необходимыми для культовых служб книгами. Для этой цели Сибирский приказ закупал в Москве апостолы, евангелия, псалтыри, минеи, требники. 74 В 1639 г. первые якутские воеводы П. П. Головин и М. Б. Глебов везли с собой из Москвы книги «в два острога к двум церквам». 75 Книги церковнослужебного характера с прибавлением учебной литературы (азбук, грамматик) привозили в Сибирь и купцы. 76

Состав монастырских и церковных библиотек Сибири (о светских библиотеках этого периода сведений нет) был ограничен церковно-служебными книгами, богословскими и житийными сочинениями, с очень небольшими вкраплениями учебной литературы. Так, из 77 книг митрополита Игнатия только 4 выходили за рамки сугубо церковной литературы: «Алфавит» (Азбуковник), 2 лечебника и «История Сирская». 77

Церковная литература распространялась также в среде рядового духовенства и у мирян. Наряду с переписываемыми богословскими сочинениями особым интересом пользовались жития святых, игравшие роль своеобразной беллетристики. Из переводных преобладали жития Евстафия Плакиды, Марии Египетской, Георгия Победоносца, Николая Мирликийского, Алексея божия человека. Среди русских житий наибольшее распространение имели биографии подвижников северного края - новгородских (Варлаама, Иоанна), архангельских (Антония Сийского), соловецких (Зосимы и Савватия, митрополита Филиппа), устюжских (Прокопия Уродивого). Рассказы о святынях северного края преобладают и среди сказаний о монастырях и чудотворных иконах. По-видимому, севернорусская литературная традиция была ближе русскому населению Сибири, сформировавшемуся в основном за счет выходцев из северных районов страны. Она поддерживалась и первыми сибирскими архиепископами - Киприаном и Нектарием, привезшими с собой из Новгорода не только книги, но и «книжных людей». В их числе был и Савва Есипов, автор сибирской летописи, справедливо называемый первым сибирским писателем.

Состав историко-географической литературы в Сибири отличался значительной пестротой. Среди географических сочинений преобладали космографии и литература хождений (Трифона Коробейникова, игумена Даниила, Василия Гагары). В группе исторических сочинений обращает на себя внимание большое число хронографов, в том числе хронограф конца XVII в., переписанный С. У. Ремезовым и его старшими сыновьями. Имели хождение исторические повести о Мамаевом побоище, о Темир-Аксаке (Тамерлане), о взятии Царьграда.

Главное место не только в читаемой, но и в собственно сибирской (по происхождению и тематике) литературе XVII-начала XVIII в. занимают летописи. В них особенно ярко проявилось творчество самих сибиряков. Развивая традиции древнерусского летописания, сибирские летописи претерпели известную эволюцию и уже в XVII в. представляли собой своеобразные исторические повести «о взятии Сибири». Первым видом сибирской летописи обычно считают «Синодик» тобольского архиепископа Киприана (около 1622 г.), составленный на основе более раннего «Написания, как приидоша в Сибирь», созданного либо непосредственными участниками похода Ермака в Сибирь, либо с их слов. Из летописей первой половины XVII в. известны две: Есиповская (составлена в 1636 г. тобольским подьячим Саввой Есиповым) и Строгановская (написана неизвестным автором, близким к дому Строгановых). Можно говорить о широком распространении этих произведений уже в XVII в., причем пометы на рукописях свидетельствуют о том, что сибирские сочинения читались не только в Сибири, но и в России. 78

В конце XVII-начале XVIII в. в Тобольске работал один из выдающихся деятелей русской культуры С. У. Ремезов - историк, этнограф, картограф, художник, архитектор и строитель. Историки считают его первым историком и этнографом Сибири, архитекторы - первым сибирским градостроителем и основоположником инженерной графики Урала и Сибири, картографы выделяют ремезовский этап в развитии сибирской картографии. «Хорографическая чертежная книга», «Чертежная книга Сибири», «История сибирская», «Описание о сибирских «народах и граней их земель», проектирование и строительство уникальных сооружений Тобольского Кремля - таков краткий перечень основных работ этого ученого-самоучки. 79 Его «История сибирская» (Ремезовская летопись) отличается от предыдущих летописных повестей элементами научного подхода к историческим событиям и привлечением нового круга источников, в том числе народных легенд и преданий.

Помимо летописей, собственно сибирская литература представлена рядом повестей. Наиболее ранним произведением является «Повесть о Таре и Тюмени» (написана в 1635-1642 гг., видимо, в г. Томске). Автор ее - очевидец описываемых событий, близкий к церковным кругам. В повести сказалось влияние русских воинских повестей XVI- XVII вв., писавшихся в духе «торжественной» литературы. 80

В XVII-начале XVIII в. под влиянием известных в Сибири общерусских сказаний был создан ряд повестей-легенд о местных чудесах и житий первых сибирских святых. Так, сказание об Абалацкой иконе (1640-е годы) испытало воздействие повести о знамении Новгородской иконы богородицы, а повесть о явлении иконы богородицы в Тобольске (1660-е годы) написана в подражание сказанию о Казанской иконе. 81 Сибирские жития конца XVII в. Василия Мангазейского и Симеона Верхотурского, отражающие быт и социальную борьбу в среде русского населения Сибири, подобно большинству поздних русских житий, представляют собой не подробную биографию святого, как требовали законы жанра, а перечень их посмертных чудес, которые описывались разными людьми и в разное время, постепенно пополняя уже существующее произведение. 82

Довольно широкое распространение в Сибири христианской легенды, в то время как этот жанр в центральных областях России стал уже изживать себя, объясняется тем, что в отдаленной Сибири церковь и в XVII-XVIII вв. продолжала играть большую роль, поскольку она активно помогала царизму закабалять коренные народы Сибири и боролась с расколом, который в то время являлся одной из форм классового протеста крестьянства. К концу XVII в. Сибирь превратилась в один из главных районов распространения раскольников, поэтому общей идейной направленностью христианских легенд была борьба с «ересью».

Заметную роль в литературной жизни Сибири играли лица с ярко выраженным литературным дарованием, временно оказавшиеся в Сибири на службе или в ссылке. Так, в Сибири (в 1622-1625 гг. в ссылке в Тобольске и в 1629-1630 гг. воеводой в Енисейске) был князь С. И. Шаховской, видный литературный деятель первой половины XVII в. Вероятно, в период тобольской ссылки им была написана «Повесть известно сказуема на память великомученика Димитрия», посвященная теме убийства царевича Димитрия в Угличе, с искусно составленным введением о мученичестве и гонениях вообще. 83

Тобольским воеводой в 1609-1613 гг. служил князь И. М. Катырев-Ростовский, которому приписывается «Повесть книги сея от прежних лет» (1626 г.)-одно из наиболее ярких сочинений о «смуте». Часть исследователей, однако, приписывает это произведение другому сибирскому деятелю - тобольскому служилому человеку С. И. Кубасову, создавшему особую редакцию Хронографа, куда вошла и эта повесть. 84 Около 15 лет в Тобольске прожил в ссылке Юрий Крижанич, один из виднейших публицистов XVII в., перу которого принадлежит интересное описание Сибири и ряд философских сочинений. Отбывал ссылку в Сибири и самый крупный деятель раскола XVII в. - протопоп Аввакум (с 1653 по 1662 г.). Описание сибирских пейзажей (особенно «Байкалова моря»)-одно из самых красочных мест его «Жития» и вместе с тем самое художественное описание Сибири, дошедшее до нас от XVII в. Имя Аввакума вошло в фольклор старообрядческого населения Забайкалья, где он изображается борцом за правду и народные интересы. 85

Среди сибирских митрополитов выделялся своей литературной деятельностью Иоанн Максимович (1711 -1715 гг.), один из наиболее выдающихся представителей «барочного» красноречия, носителями которого были воспитанники Киево-Могилянской духовной академии.

Русское население в Сибири передавало из поколения в поколение былины, песни и предания, принесенные с Руси. Некоторые из них приобретали здесь местные черты (древнерусские богатыри охотились в лесах на распространенных в Сибири зверей, ездили по тайге). Особенно бережно хранило традиции русского фольклора старообрядческое население, в свадебных и других обрядах которого наиболее отчетливо прослеживается севернорусская традиция.

Начиная с XVII в. в Сибири были широко распространены исторические песни «Взятие Казани», «Кострюк», песни о Ермаке, Степане Разине, о чем свидетельствуют сибирские летописи того времени. Наиболее полный вариант песни о походе Ермака находится в сборнике Кирши Данилова, составленном им, грамотным певцом-скоморохом, в 1722-1724 гг. на Урале. В тот же сборник К. Данилова вошли еще две песни: «Поход селенгинским казакам» («А за славным было батюшком, за Байкалом морем») и «Во Сибирской Украине, во Даурской стороне». Особенно интересна вторая песня, повествующая о трудностях, связанных с освоением Приамурья. 86 Сибиряки складывали и другие песни о местных событиях.

Первыми носителями народного театрального искусства русских в Зауралье были скоморохи, появившиеся из северных областей Русского государства вместе с первыми поселенцами в конце XVI в.

Скоморошество на Руси было распространено с древних времен. Музыканты, песенники, жонглеры, потешники-игрецы были любимы простым людом. Правительство же и духовенство преследовали скоморохов, поэтому те уходили на Север, позднее - в Сибирь.

Когда в середине XVII в. царское правительство в связи с обострением в стране социальных противоречий приняло новые жесткие меры к истреблению скоморошества, последнее имело уже значительное распространение в Сибири. Популярность народных зрелищ здесь в значительной мере объяснялась тем, что широкие слои населения видели в обличительных сатирических представлениях живой отклик на уродливые явления сибирской действительности - произвол воевод-лихоимцев, неправедный суд, корыстолюбие и невежество священников.

В 1649 г. в сибирских городах была получена царская грамота, предписывавшая применять к скоморохам такие же меры, какие были приняты в 1648 г. в Москве и других городах: уничтожать домры, гусли и прочие инструменты и наказывать скоморохов батогами. Однако высочайшие указания не помогали. В 1653 г. архиепископ Симеон жаловался в Москву, что в Сибири «умножилось всякого беззакония», в том числе «скоморошества и всяких игр бесовских и кулачново бою и на качелях качаютца и иных всяких неподобных дел умножилось много». 87

Скоморохи как деятели народного театра представляли самые разнообразные направления народного искусства. Среди них были песенники, плясуны, музыканты, жонглеры, клоуны, дрессировщики животных (медведей, собак), кукольники. Сибиряки не только хорошо принимали скоморохов. Они сами любили различные игры, пение, пляску. В архивных документах отмечается их увлечение шахматами, катанием на лыжах с гор, «шаром и мечем и бабками и городками и шахардою и свайкою», борьбой, кулачными боями, лошадиными скачками. По вечерам устраивались, по выражению церковников, «бесовские игры», во время которых рядились в маски, пели песни, плясали «и в ладони били». 88

Используя любовь народа к зрелищам, церковь противопоставляла скоморошьим представлениям и народным играм свой театр. Появление в Сибири первого церковного театра относится к началу XVIII в. и связано с именем митрополита Филофея Лещинского. Воспитанник Киевской духовной академии, он перенес в Сибирь многие традиции староукраинской культуры, в том числе театр. Театральные представления в Тобольске начались почти одновременно с открытием духовной школы, во всяком случае не позднее 1705 г. 89 В качестве актеров выступали преподаватели и ученики тобольской архиерейской школы, а ставились духовно-назидательные пьесы. Сцена устраивалась на площади вблизи архиерейского дома. При этом церковники стремились привлечь в качестве зрителей возможно большее число народа. 90

Живопись в Сибири XVI-начала XVIII в. была представлена преимущественно иконописным искусством. Неверно распространенное мнение, что потребности населения Сибири в иконописной продукции вплоть до середины XIX в. почти исключительно удовлетворялись привозной продукцией. 91 В Сибири очень рано развилось иконописное дело, и по крайней мере с середины XVII в. ее потребности в иконописи в основном удовлетворялись местными художниками.

Первые иконописцы в Сибири были выходцами из Европейской России. Так, в самом начале XVII в. в Сибирь переселился из Устюга Великого «иконник», Спиридон, родоначальник известного в XVII- XVIII вв. в Тюмени купеческого дома и автор популярной тюменской иконы «Знамения божия матери» (Знаменская церковь). В начале XVII в. выехал из Европейской России в Сибирь автор известной «чудотворной» Абалацкой иконы протодьякон тобольского кафедрального собора Матвей. Не позднее начала 30-х годов XVII в. в Тобольске при сибирском архиепископе появились специальные мастерские для письма икон и обучения детей иконописному искусству и резьбе по дереву. 92

Иконописцы были также в монастырях и во всех более или менее крупных городах Сибири, по крайней мере начиная со второй половины XVII в. Иконописец тобольского Знаменского монастыря Мирон Кириллов в 1675 г. писал копию Абалацкой «чудотворной» иконы для жены тобольского воеводы П. М. Салтыкова. 93 В Тюмени в 1701 г. работали иконописцы из служилых людей Максим Федоров Стрекаловский и Лев Мурзин. 94 В Енисейске в 1669 г. на посаде было 5 иконописцев (в том числе один ученик иконописного дела). Среди них были мастера, специально работавшие на рынок. Так, два брата и отец енисейского иконописца Григория Михайлова Кондакова, жившие вместе с ним, в 50-60-х годах XVII в. вели интенсивную торговлю на деньги, выручаемые от «иконного письма» Григория. 95

В отличие от московского, фряжского, строгановского и других стилей в Сибири сложилась своя манера художественного письма. Сибирские иконы не отличались высокими художественными достоинствами, но имели свои особенности, импонировавшие широкому потребителю. 96

Кроме изготовления икон и картинок религиозного содержания (преимущественно это было копирование по образцам), местные художники расписывали стены церквей, а также наружные части некоторых зданий. В Енисейске в середине 90-х годов XVII в. при воеводе М. И. Римском-Корсакове был построен казенный амбар, в котором хранилась денежная и другая казна. На амбаре был устроен «чардак караульной новой, писан красками (разрядка наша, - Авт.), на нем орел деревянной резной двоеглавый». В это же время был построен на воеводском доме «чардак новой о двух житьях с перилами, верхнее житье шатром, круглой, писано красками». 97

Местная сибирская знать пользовалась услугами живописцев для отделки своих домов. Известно, например, что проводились большие художественные работы в доме первого сибирского губернатора М. П. Гагарина. В 1713 г. у него работали 9 местных и 3 приезжих художника, в том числе С. У. Ремезов, его сын Семен и племянник Афанасий Никитин Ремезов. 98

Иконописцы выполняли работы по росписи военного инвентаря, а также привлекались к изготовлению наиболее ответственных чертежей местности. Енисейский иконописец Максим Протопопов Иконник, в 1688 г. расписавший «своими красками» для казны 12 лукошек для барабанов, через несколько лет «по государеву указу... писал Иркутский чертеж до Кудинской слободы», 99 К концу XVII в. относятся художественные произведения знаменитого сибиряка ученого С. У. Ремезова. Свою «Историю Сибирскую» и «Чертежную книгу Сибири» он богато иллюстрировал рисунками в красках, на которых даны ценные для этнографии изображения различных представителей аборигенного населения Сибири. Эти рисунки затем широко использовались в иностранных изданиях о Сибири, в частности Витсеном во втором издании его книги (1705г.).

Русская архитектура в Сибири до конца XVII в. была представлена исключительно деревянным зодчеством, которое можно разделить условно на три группы: крепостное, церковное и гражданское.

Занятие новой территории сопровождалось постройкой укрепленных пунктов - острогов, внутри которых располагались основные казенные здания (воеводская и таможенная избы, амбары, церковь, тюрьма, гостиный двор). Острог обычно был небольших размеров, с общей протяженностью стен 200-300 сажен, и представлял собой четырехугольник (иногда шести- или восьмиугольник). 100 Строили либо «стоячий острог» (первоначально такими были все остроги в Сибири), либо из бревенчатых горизонтальных двухстенных связей. Высота стен была различной. В Якутске острожная стена состояла из 30 венцов, в том числе 20 до облама (выступавшей вперед верхней части) и 10 -облам. Общая высота стены Якутского острога составляла 3 сажени (около 6.5 м), Иркутского - 2.5, Илимского - 2 сажени. 101

По углам и кое-где в стенах острога стояли башни (обычно 4, 6 или 8), возвышавшиеся над уровнем стен. Среди них были глухие и проезжие (с воротами). Самые высокие башни Якутского острога имели 42 венца до облама и 8 - облам. Башня обычно представляла собой высокий сруб с четырех-, шести, или восьмиугольным основанием (чаще четырехугольник). Она вершилась шатровой крышей с вышкой. Среди острожных башен выделялась архитектурной изысканностью восьмиугольная проезжая башня Иркутского острога, верх которой имел три уступа, увенчанных шатром. Балконы над воротами проезжих башен обычно являлись надвратными церквами или часовенками и увенчивались крестом и маковицей. Большое внимание обращалось на декоративную сторону строительства: высокие шатры на башнях, орлы, часовенки.

Из памятников крепостного деревянного зодчества в Сибири до нас дошли две башенки Братского острога (1654 г.), крепостная Спасская башня в Илимске (XVII в.), башня Якутского острога (1683 г.), Вельская «дозорная» башня (начало XVIII в.).

В сибирской церковной архитектуре XVI-начала XVIII в. были две основные группы храмов.

Первая представлена наиболее древним и наиболее простым видом церковных строений севернорусского происхождения, так называемым клетским храмом. Типичным образцом этого вида церковного зодчества была Введенская церковь в Илимске (1673 г.). Она представляла собою два поставленных рядом сруба, один из которых (восточный) несколько выше другого. Каждый сруб был покрыт двускатной крышей. На крыше восточного сруба (клети) находился небольшой четверик, покрытый «бочкою», повернутой поперек главной оси здания. Бочка несла на круглых шейках две «луковичные» главки, обитые чешуею. Церкви такого типа были распространены во многих районах Сибири.

Другим типом старорусских построек, привившихся в Сибири, была шатровая церковь. Она обычно состояла из обширного четырех- или

восьмигранника, заканчивающегося вверху восьмигранной пирамидой в виде шатра. Шатер увенчивался небольшим куполом луковичной формы. Шатровые колокольни имели верхоленская Богоявленская (1661 г.), иркутская Спасская (1684 г.) и другие церкви.

Кроме того, в Сибири были широко распространены, как уже отмечалось, «надвратные» церкви, стоявшие над острожными и монастырскими воротами. Для этого вида типична надвратная церковь в Киренске (1693 г.).

Большой интерес представляют покрытия церквей, имеющие чисто национальные русские архитектурные мотивы: бочки, кубы, маковицы. До нашего времени сохранилась покрытая «бочкой» и «маковицей» Казанская церковь в Илимске. 102

Следует отметить одну любопытную черту церковных храмов в Сибири: под ними обычно располагались торговые лавки, которые церковники сдавали в аренду.

Гражданская деревянная архитектура Сибири XVI-XVIII вв. отличалась большой простотой и строгостью. Дома и избы как деревенских, так и городских жителей строились из больших бревен, толщиной не менее 35-40 см, рубились они топором в «обло» с выемкой в верхнем бревне. Крыша большей частью была высокой, двускатной. Вверху, на стыке скатов, концы досок перекрывались толстым выдолбленным снизу бревном - «охлупнем» («шеломом», «коньком»). Своей тяжестью он прижимал всю конструкцию крыши, придавая ей необходимую прочность. Конец «охлупня» обычно выдавался вперед и иногда декоративно обрабатывался.

Окна в домах были небольшие, 50-70 см высотой, квадратной и иногда круглой формы; в них вставлялась слюда, которая в Сибири добывалась в достаточном количестве. Оконная рама обычно была деревянной, иногда - железной. Во многих домах сибиряков в XVII в. печи топились «по белому» (имели выводные кирпичные трубы). Уже в это время в Сибири была распространена русская печь, наиболее эффективная из существовавших в те времена отопительных систем (коэффициент полезного действия такой печи - 25-30%, при 5-10% в западноевропейских каминах). 103

Внутри избы обычно стоял прямоугольный стол; вдоль стен располагались лавки, а вверху полки для хозяйственных нужд; под потолком над входной дверью устраивался специальный настил - «полати», где спали в зимнее время.

(Рисунок деревянной церкви русского поселения Зашиверска (Якутия), XVII в.)

Сибирские города, основанные в XVI-XVIII вв., строились обычно как острог, расположенный на высоком берегу, вокруг которого группировался посад. Архитектурный облик сибирского города мало чем отличался от севернорусского. В нем наблюдалась та же смена стилей, что и в Москве, только происходила она с некоторым запозданием - старинные шатровые колокольни и деревянные дома строились до второй половины XVIII в. и позже, а формы барокко применялись до 30-х годов XIX в.

Среди городских строений несколько выделялись по размерам и архитектурному оформлению таможенные и приказные избы, гостиные дворы, воеводские дома. Воеводский дом обычно имел в разных своих частях два или три этажа. По описанию 1697 г., воеводский дом в Енисейске представлял собой трехэтажное здание: первый этаж составляли «жилые подклети», на которых стояла «двойня»; над ней возвышалась «вышка», «перед вышкою сени, да чердак, да повалыша старая о четырех житьях». Во дворе находилась воеводская баня («мыльня»), которая топилась «по белому», и печь ее была даже с изразцовой отделкой. 104

Каменное строительство началось в Сибири в конце XVII в. Одним из первых был сооружен Софийский двор в Тобольске (1683-1688 гг.). Это был целый комплекс - большой собор, колокольня и крепостная стена с башнями. 105 В конце XVII в. в целях борьбы с очень частыми в сибирских городах пожарами было велено все казенные здания строить из камня. Но за неимением «мастеров каменных дел», и из-за нехватки сил и средств каменное строение удалось развернуть лишь в начале XVIII в. и только в двух городах - Верхотурье и Тобольске. В других местах в это время ограничивались постройкой отдельных зданий, например, в Тюмени - казенных амбаров с церковью над ними (1700-1704 г.г.). 106

Составление проекта и сметы нового каменного города в Тобольске было поручено в 1697 г. С. У. Ремезову. В июне 1698 г. он был вызван в Москву для защиты своего проекта. Здесь Ремезова направили для обучения «каменному строению» в Оружейную палату, после чего поставили во главе всего строительного дела в Тобольске, «для того что ему всякие чертежи делать за обычай, и как сваи бить и глину разминать, и на гору известь и камень и воду и иные припасы втаскивать, и о том

ему на Москве в Сибирском приказе пространно и довольно сказано, и мельничные колеса на пример ему на Москве показывали». Ремезову «в пример» была дана также «строения печатная книга фряжская». 107

«Служебная чертежная книга» Ремезовых содержит среди других материалов проекты зданий Тобольска и представляет собой одно из первых русских руководств по архитектуре. 108

Некоторые каменные здания этого времени были сделаны еще в духе допетровского шатрового стиля. Среди них интересны бывший гостиный двор и две башенки с частями северной стены в Тобольске и несколько шатровых колоколен в Тобольске, Тюмени, Енисейске, Таре. Большинство же каменных построек: гостиные дворы, административные здания, крепостные постройки, жилые дома - строилось уже в новом стиле московского или украинского барокко. 109

Русские деревни с характерными силуэтами высоких крыш, заканчивавшихся «коньками», традиционные башни острогов, церкви с их «бочками» и «маковицами», наконец, каменное строение по опыту Москвы и других городов - все это образцы русского национального зодчества, показывающие неразрывную связь архитектуры центра и далекой сибирской окраины России.

Быт русских поселенцев в Сибири организовывался «по русскому обычаю». Вместо юрт, полуземлянок и примитивных деревянных жилищ аборигенных обитателей края они строили дома с деревянным полом, с печами и слюдяными окнами. Поскольку леса и земли в Сибири было много, дома строили крупнее, чем в европейской части страны. 110 Характерной чертой русского быта сибиряков была баня. Она, как и на Руси, использовалась не только в санитарно-гигиенических, но и в лечебных целях.

Но первые русские поселенцы в Сибири в силу необычайно суровых климатических условий и частых голодовок сильно страдали от цынги, оспы, различных «горячек» и других болезней, которые из-за отсутствия квалифицированной помощи часто принимали эпидемический характер. 111

До начала XVIII в. врачи в Сибири были лишь в составе крупных военных экспедиций, посылаемых непосредственно центральным правительством, в официальных посольствах в Китай и при дворе тобольских воевод. Так, у тобольского воеводы М. Я. Черкасского в 1702 г. жил доктор немец Готфрид Георгий Херургус. 112

В начале XVIII в., когда в армии и на флоте стали вводить должности лекарей и открывать госпитали, появились лекари и лазареты в воинских гарнизонах Сибири. Наиболее крупные лазареты были открыты в 1720 г. в Омской, Семипалатинской и Усть-Каменогорской крепостях. Это имело важные последствия. Уже в начале XVIII в. лекари крепостей Иртышской линии начали санитарно-гигиеническое изучение местности, включая исследование болезней, распространенных среди коренных жителей края 113

Однако подавляющая масса населения Сибири и в начале XVIII в. медицинской помощи от государства не получала. Население лечилось народными средствами, в первую очередь лекарственными травами. В XVII в. русские в Сибири знали и широко использовали лечебные свойства зверобоя, сосновой хвои, черемши, девятильника, березовых почек, малины, шиповника, белены, «лиственной губы» и других растений. От китайцев они узнали о лечебных свойствах ревеня, а от предков хакасов - «волчьего коренья». Кроме того, использовали лекарства животного (мускус) и минерального («каменное масло») происхождения, а также лечебные свойства источников минеральных вод. Московские власти в XVII в. и позднее в поисках новых лекарственных средств неоднократно обращали взоры к Сибири и требовали от местных воевод сыска, заготовки и доставки в Москву лекарственных растений. Сведения о лечебных свойствах некоторых из них в Москве были получены впервые от сибиряков (например, о зверобое в начале 30-х годов XVII в.). Иногда сибирских «травников» вызывали на работу в Москву. 114 Сибиряки в XVI-начале XVIII в. несомненно значительно обогатили русскую народную фармакопею.

Русское население принесло в Сибирь не только свои формы социального устройства и трудовой организации, но и свою национальную культуру, которая, приспосабливаясь к местным условиям, продолжала развиваться как составная часть общерусской культуры.

114 Е. Д. Петряев. Исследователи и литераторы старого Забайкалья, стр. 30- 41; Н. Н. Оглоблин. Бытовые черты XVII в. Русская старина, 1892, № 10, стр. 165; ЦГАДА, СП, стлб. 49, л. 414; оп. 4, № 169, л. 1.

56 См.: М. Г. Новлянская. Филипп Иоганн Страленберг. Его работы по исследованию Сибири. М.-Л., 1966.

57 Ph. I. Strahlenberg. Das nord- und ostliche Theil von Europa und Asia ... Stockholm. 1730. Эта книга была переведена на английский язык в 1738 г. на французский- в 1757 г., на испанский - в.1780 г.

58 В соответствии со структурой тома в главах о культуре и изучении Сибири рассматриваются общие вопросы культурного развития края и культура русского населения, а культура аборигенных народов освещается в разделах, посвященных особенностям их исторического развития (см. стр. 93-108, 285-299, 417-433).

59 М. К. Азадовский. Очерки литературы и культуры Сибири ИРКУТСК 1947 стр. 34-38; Народы Сибири. М.-Л., 1956, стр. 210, 211.

60 В. К. Андриевич. История Сибири, ч. IL СПб., 1889, стр. 402.

61 Н.Н Оглоблин 1) Книжный рынок в Енисейске в XVII в. Библиограф 1888, №7-8, стр 282-284; 2) из архивных мелочей XVIIв. Библиограф, 1890, №№ 2,5-6; ЦГАДА, СП, кн. 44, л.л. 137,183,184,248,275.

62 ЦГАДА, СП, оп. 5, № 717, лл. 1-2 об.

63 Н.Н. Оглоблин. Обозрение столбцев и книг Сибирского приказа, ч.1, М, 1895, стр. 220.

64 ЧОИДР 1891 кн. 1, отд. V;

65 Н.С. Юрцовский. Очерки по истории просвещения в Сибири. Ново-Николаевск, 1923, стр. 9.

66 ЦГАДА, СП, кн. 1350, лл. 500-501.

67 Там же, л. 500-500 об.

68 Там же, оп. 5, № 608, л. 1.

69 Н. Н. Оглоблин. Бытовые черты начала XVIII в. ЧОИДР, 1904, кн. 1, отд. 3, Смесь, стр. 15-16.

70 ЦГАДА, СП, кн. 1350, л. 502.

71 П. Пекарский. Введение в историю просвещения в России XVIII столетия. СПб., 1862, стр. 120.

72 А. Г. Базанов. Очерки по истории миссионерских школ на Крайнем Севере (Тобольский Север). Л., 1936, стр. 22-24.

73 См.: Е. К. Ромодановская. О круге чтения сибиряков в XVII-XVIII вв. в связи с проблемой изучения областных литератур. Исследования по языку и фольклору, вып. 1, Новосибирск, 1965, стр. 223-254.

74 Н. Н. Оглоблин. Из архивных мелочей XVII в., №№ 2, 5-6.

75 ЦГАДА, СП, стлб. 75, лл. 49, 75, 95.

76 Н. Н. Оглоблин. Книжный рынок в Енисейске в XVII в., стр. 282-284.

77 Н. Н. Оглоблин. Библиотека сибирского митрополита Игнатия, 1700 г. СПб. 1893, стр. 3-5.

78 Е. К. Ромодановская. О круге чтения сибиряков в XVII-XVIII вв. стр. 236-237.

79 А. И. Андреев. Очерки по источниковедению Сибири, вып. 1, гл. 2, 4, 8; А. А. Гольденберг. Семен Ульянович Ремезов; Е. И. Дергачева-Скоп. Из истории литературы Урала и Сибири XVII в. Свердловск, 1965.

80 М. Н. Сперанский. Повесть о городах Таре и Тюмени. Тр. Комиссии по древнерусской литературе АН СССР, т. I, Л., 1932, стр. 13-32.

81 Е. К. Ромодановская. О круге чтения сибиряков в XVII-XVIII вв. стр. 240.

82 С. В. Бахрушин. Легенда о Василии Мангазейском. Научные труды, т. III, ч. 1, М., 1955, стр. 331-354.

83 История русской литературы, т. II, ч. 2. М.-Л., 1948, стр. 60; К. Газенвинкель. Материалы для справочно-библиографического словаря сибирских деятелей. Ежегодн. Тобольск, губ. музея, вып. 1, Тобольск, 1893, стр. 79, 80.

84 В. С. Иконников. Опыт русской историографии, т. 2, ч. 2. Киев, 1908, стр. 1378, 1379; История русской литературы, т. II, ч 2, стр. 61-64; С. Ф Платонов. Старые сомнения. Сборник статей в честь М. К. Любавского, М., А. Ставрович. Сергей Кубасов и Строгановская летопись. Сборник статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову, Пгр., 1922, стр. 285-293.

85 Л Е Элиасов. Протопоп Аввакум в устных преданиях Забайкалья. ТОДРЛ, т. XVIII, М.-Л., 1962, стр. 351-363.

86 А А Горелов. 1) Народные песни о Ермаке. Автореф. канд. дисс. Л., 1 стр. 7, 8; 2) Кем был автор сборника «Древние российские стихотворения» Русский фольклор. Материалы и исследования, т. VII. М.-Л., 1962, стр. 293-312; т. I. M., 1929, стр. 427.

87 ЦГАДА, СП, стлб. 400, лл. 410, 411; см. также: АИ, т. IV, СПб., 1842, стр. 125.

88 ЦГАДА, СП, стлб. 400, лл. 1-7.

89 А. И. Сулоцкий. Семинарский театр в старину в Тобольске. ЧОИДР, 1870, кн. 2, стр. 153-157.

90 П. Г. Маляревский. Очерк из истории театральной культуры Сибири. Иркутск, 1957, стр. 12-18; Б. Жеребцов. Театр в старой Сибири (страница из истории русского провинциального театра XVIII-XIX вв.). Зап. Гос. инст. театрального искусства им. Луначарского, М.-Л., 1940, стр. 120, 121, 130.

91 ССЭ, т. I, стр. 933.

92 А. И. Сулоцкий. Исторические сведения об иконописании в Сибири. Тобольские губернские ведомости, 1871, № 17, стр. 97, 98.

93 А. И. Сулоцкий. Исторические сведения об иконописании в Сибири, стр. 98.

94 Н. Н. Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. 1, стр. 359.

95 А. Н. Копылов. Русские на Енисее в XVII в., стр. 159-162.

96 Г. Ровинский. История русского иконописания. Записки археологического общества, т. VIII, 1836, стр. 27.

97 ЦГАДА, СП, кн. 1148. лл. 73, 79 об.

98 Там же, оп. 5, № 2251, лл. 230, 389.

99 Там же. кн. 951, л. 6 об., стлб. 1352, л. 73а.

100 М. К. Одинцова. Из истории русского деревянного зодчества в Восточной Сибири (XVII век). Иркутск, 1958, стр. 46; В. И. Кочедамов. Строительство Тюмени в XVI-XVIII вв. Ежегодн. Тюменск. обл. краеведч. музея, вып. III, Тюмень, 1963, стр. 86, 87; ЦГАДА, СП, стлб. 25, лл. 41, 42.

101 М. К. Одинцова. Из истории русского деревянного зодчества в Восточной Сибири, стр. 45.

102 Там же, стр. 55-56.

103 Там же, стр. 18, 24-25.

104 ЦГАДА, СП, кн. 1148, лл. 79-81.

105 В. И. Кочедамов. 1) Строительство Тюмени в XVI-XVIII вв., стр. 92; 2) Тобольск (как рос и строился город). Тюмень, 1963, стр. 25-34.

106 В. И. Кочедамов. Строительство Тюмени в XVI-XVIII вв., стр. 93.

107 А. И. Андреев. Очерки по источниковедению Сибири, вып. 1, стр. 108, 109.

108 История европейского искусствознания от античности до конца XVIII века. М., 1963, стр. 349.

109 В. И. Кочедамов. Строительство Тюмени в XVI-XVIII вв., стр. 97, 98.

110 В. А. Александров. Русское население Сибири XVII-начала XVIII в. стр. 162-168; М. К. Одинцова. Из истории русского деревянного зодчества в Восточной Сибири, стр. 18-22.

111 Е. Д. Петряев. Исследователи и литераторы старого Забайкалья. Чита, 1954, стр. 38.

112 Н. Н. Оглоблин. Бытовые черты начала XVIII в., стр. 16.

113 Б. Н. П а л к и н. Краткий очерк истории возникновения медицинских учреждений в районах Прииртышья и Горного Алтая в XVIII в. Здравоохранение Казахстана, Алма-Ата, 1954, № 3, стр. 31, 32.