Литературный быт. Литературный быт пушкинской поры Эйхенбаум литературный быт

На правах рукописи

Орлов Эрнест Дмитриевич Литературный быт 1880-х годов.

Москва 2008

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Владимир Борисович Катаев

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Игорь Николаевич Сухих кандидат филологических наук Маргарита Октобровна Горячева

Ведущая организация: Казанский государственный университет

Защита состоится «16» октября 2008 года в часов на заседании диссертационного совета Д.501.001.26 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова.

Адрес: 119992 Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке МГУ.

Учёный секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент А.Б. Криницын

Общая характеристика работы

В разное время исследователи отмечали, что понять творчество А.П. Чехова вне литературной среды «малой прессы» и «физиономии» изданий массовой литературы, где начинал Чехов-писатель, нельзя.

«Всякий писатель пишет в определённой среде и для определённой среды, и поэтому изучать его надо в его естественном окружении» 1, – писала Л.М. Мышковская ещё в 1929 году, когда в отечественном литературоведе нии начал определяться интерес к проблеме литературного быта как теоретической проблеме.

Сама генеалогия новаций Чехова-писателя, особенно в ранний период, предстаёт гораздо нагляднее в сопоставлении с произведениями наиболее близкого Чехову литературного ряда – «малой прессы», тексты и быт которого строились по своим законам. При этом оказываются интересны тексты авторов различной творческой одарённости и судьбы.

Только в таком контексте и можно пытаться понять, в каких условиях и на каком фоне происходило формирование Чехова-писателя на раннем этапе, за счёт чего его тексты почти с самого начала выбиваются из этого ряда.

Но всё это чрезвычайно важно и для понимания литературной ситуации конца XIX века – изменений в литературной иерархии и взаимозави симости, взаимопроникновения разных пластов литературы, а значит, и взаимоотношений писателя и читателя.

«Изучить литературный фон необходимо ещё и потому, что невниманье к нему приводит к неточностям, граничащим иногда с историко-литературными заблуждениями» 2, – отмечал А.П. Чудаков.

Сегодня совершенно очевидно, что важно исследовать не только литературный фон, но и литературно-бытовой материал в целом, вбирающий в себя и литературный фон, и литературную среду, без чего трудно надеяться исторически верно оценить новаторство Чехова. Многие Мышковская Л. Чехов и юмористические журналы 80-х годов. М.: Московский рабочий, 1929. С.27.

Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. М.: Наука, 1986. С. 7.

процессы в литературе предыдущих эпох не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению.

Введение понятия «литературный быт» позволяет выйти за рамки только литературной среды, литературного фона, так как оно оказывается шире. Классическое определение понятию дано Ю.М. Лотманом: «Литера турный быт – особые формы быта, человеческих отношений и поведения, порождаемых литературным процессом и составляющие один из его исторических контекстов. … Л.б., не являясь определяющим фактором литературной эволюции, может играть весьма существенную роль в дина мике литературного процесса» 3. В этой статье отмечены значимые для понятия «литературный быт» связи литературы и поведения, литературы и бытового контекста, дано определение понятию «литературный факт», введённому в научный обиход Ю.Н. Тыняновым.

В настоящее время в словарях литературоведческих терминов статья «литературный быт» отсутствует вовсе или понятию даётся определение, оторванное от его функционального применения в рамках истории или социологии литературы 4.

Говоря сегодня о литературном быте, можно рассматривать его как некий поведенческий текст (в широком смысле), который может опреде лять стиль писателя или существенно влиять на него, иногда просто заставляет писать и жить по уже созданным шаблонам-клише (как поведенческим, так и литературным) или же, наоборот (как в случае с Чеховым), может стать точкой «отталкивания», стимулируя развитие писателя и человека через отрицание и пародирование устоявшихся клише, побуждать к их разрушению и отказу от них. Впрочем, по мнению Д.Н. Овсянико-Куликовского, никакие шаблоны и клише (жанровые, язы ковые, поведенческие) не страшны настоящему таланту, так как «психо Лотман Ю.М. Литературный быт // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 194.

Ср., например, определение, данное понятию «литературный быт» Ю.Б. Боревым: «…жизненные обсто ятельства и детали (вплоть до мельчайших) повседневной жизни автора в окружающей его среде (в пер вую очередь литературной среде);

общие особенности и конкретные детали повседневной жизни литера торов» (Борев Ю.Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов. М., 2003. С.

логические условия художественной работы таковы, что, вопреки всяким шаблонам, выдвигают вперёд индивидуальность писателя: если она сильна и оригинальна, то никакой шаблон ей не страшен;

если она слаба и бесцветна, то, всё равно, и без шаблона она не создаст ничего оригиналь ного и значительного» 5.

В конкретной исторической ситуации рубежа 70–80-х годов XIX века, когда начинал Чехов и многие его ровесники, существенным оказывалось уже то, в каких журналах (т.е. в какой среде) дебютировали и закреплялись новые авторы. В эти же годы сформировалась особая иерар хия изданий в рамках «малой прессы», и сотрудничество автора с тем или иным изданием нередко играло большую роль в создании его репутации.

*** Очевидно, что литературный быт чеховской эпохи неоднороден и сложен. Необходимо говорить о трёх уровнях его функционирования:

элитарный быт «большой» литературы, литературный быт беллетристики (если понимать беллетристику как срединный пласт литературы) и литературный быт «малой прессы». А.П. Чехов имел возможность на протяжении своего творческого пути постичь законы литературного быта всех трёх уровней функционирования литературы тех лет. Отчасти именно поэтому его творчество и биография наиболее интересны, примечательны для изучения литературного быта 1880 – 1900-х гг., то есть целой эпохи.

В данной работе подробно рассматривается только литературный быт «малой прессы», т.е. «внутренняя жизнь» той газетно-журнальной сре ды, с которой А.П. Чехов познакомился в начале своего творческого пути.

*** Предмет исследования . В диссертации рассматриваются как общие черты «малой прессы», так и специфические особенности тех изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, литературные и литературно-бытовые отношения, оказавшие влияние на творчество Чехова 1880-х годов.

Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции Т.9. Ч.3. СПб, 1911. С.53.

Материалом исследования стали произведения А.П. Чехова первой половины 1880-х годов и тексты авторов «малой прессы», публиковав шиеся в тех же изданиях, где сотрудничал А.П. Чехов.

В настоящей работе использованы частично опубликованные или вообще не опубликованные рукописные источники (переписка, материалы воспоминаний и др.), а также научные работы и мемуары, часто незаслу женно забытые исследователями нового времени.

Особое внимание уделено переписке Чехова с литераторами и изда телями конца XIX века. Она даёт возможность представить картину лите ратурного быта изучаемой эпохи наиболее полно, отобразить неизвестные факты биографии писателей 1880-х годов, понять некоторые особенности и тенденции развития литературного процесса этого времени.

Актуальность исследования определяется вниманием социологов и историков литературы к литературно-бытовым и смежным с ними пробле мам. В контексте современной социологии литературы, набирающей силу и являющейся формой выхода из постструктуралистского тупика и кризиса методологии, исследование того, что именуется Б.М. Эйхенба умом «литературным бытом», становится особенно актуально и значимо.

Массовое чтение, особая роль читателя и писателя-маргинала – всё это является объектом изучения именно социологии литературы. Однако собственно-бытовой элемент, литературный быт редакций газет и журна лов, система взаимоотношений между писателями и связь этих запускающих механизмов в создании определённых образцов текстов, требуемых временем и выполняющих определённые задачи первичной социализации и эстетизации читателя, теорией литературной социологии, как правило, не учитывается. Хотя часто именно эти элементы литератур ного быта важны при соотнесении среды и текста и должны быть включе ны в историко-литературные исследования.

Проблема соотношения литературы и литературного быта опреде лённой эпохи сегодня становится особенно актуальной и в историко литературном плане. Многие процессы, происходившие в литературе и в литературном быте разных эпох, не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению. Так же, как меняется фактура, стиль одежды, меняются и формы литературного быта, но действие обусловливающих их повторение и функционирование механизмов, как и общие схемы, матрицы человеческих отношений, остаются практически неизменными.

Научная новизна работы связана прежде всего с тем, что литера турный быт чеховской эпохи до сих пор не был объектом специального научного исследования. В настоящей диссертации впервые предпринята попытка описания и систематизации фактов литературного быта 1880-х годов в их отношении к создаваемым в эту эпоху текстам, а также по новому поставлена проблема взаимосвязи и взаимовлияния литературных и литературно-бытовых текстов «малой прессы» и раннего Чехова.

Теоретической базой работы являются работы Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова, впервые обратившихся к проблемам соотношения литера турного быта и текста, статьи Ю.М. Лотмана, а также исследования нового времени – О.А. Проскурина и О.Р. Демидовой, – непосредственно связан ные с теорией литературного быта.

Также в качестве теоретической базы диссертации были использованы работы Л.М. Мышковской, А.В. Коротаева, С.В. Букчина, А.П. Чудакова, В.Б. Катаева, И.Н. Сухих, посвященные связям Чехова с юмористикой 1880-х гг., поэтике Чехова и «малой прессы», проблемам читателя чеховской эпохи, которые в какой-то мере затрагивают и литературно-бытовую проблематику.

Конечная цель исследования – выявить соотношение среды (форм литературной жизни – её организации, её коллизий) и текста, то есть фор мирования некоторых общих моделей (клише) поведения и стиля в рамках журнально-газетной среды. И что не менее важно – описать механизм отражения литературного быта эпохи в текстах «малой прессы» этого времени и, наоборот, отражения форм поведения, данных литературой, в быте.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следу ющих задач:

1) описание и анализ особенностей литературного быта «малой прессы» 1880-х годов на примере некоторых, преимущественно юмористи ческих, изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, описание характера публикуемых материалов (в их зависимости от внешних причин и особенностей устройства каждого издания);

2) определение отношений между текстами «малой прессы» и произведениями А.П. Чехова в 1880-е годы;

3) выявление новаторских черт в поэтике Чехова на материале его прозы первой половины 1880-х годов и обозначение истоков этого новаторства.

Метод исследования – историко-функциональный.

Практическая значимость работы состоит в возможности использовать материалы, положения и выводы исследования в общих лекционных курсах по истории русской литературы, а также спецкурсах по литературному быту, литературному окружению и связям Чехова и др.

Апробация работы . По теме диссертации были сделаны доклады на Международных научных конференциях:

1) «Молодой Чехов: проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения» (Таганрог, сентябрь 2003).

2) Чеховские чтения в Ялте (Ялта, апрель 2004).

3) XII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2005).

4) Молодые исследователи Чехова – V (Москва, май 2005).

5) XIII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2006).

6) XIV Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2007).

7) XV Международная конференция «Ломоносовские чтения» (Москва, МГУ, апрель 2008).

8) Молодые исследователи Чехова – VI (Москва – Мелихово, май 2008).

Структура работы. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографии (включающей более 100 наименований печатных работ и периодических изданий, 27 наименований рукописных источников), а также текстовых и иллюстративных приложений.

Основное содержание работы

Во введении представлена история изучения литературно-бытовых отношений: от постановки теоретической задачи Б.М. Эйхенбаумом в статье «Литературный быт» (1927) до настоящего времени, а также история изучения связей творчества А.П. Чехова и текстов «малой прессы» в работах Л.М. Мышковской, А.В. Коротаева, Э. Бройде, М.П. Громова, С.В. Букчина, В.Б. Катаева, А.П. Чудакова, И.Н.Сухих, определяются границы исследования, обозначаются его цели и задачи.

Глава первая («Характеристика “малой прессы” и цензуры 1870–80-х годов») имеет общий характер, в ней отражена общественная и политическая обстановка, в которой появляются газетно-журнальные тексты эпохи (в том числе и чеховские), а также содержится характерис тики литератора (автора изданий «малой прессы»), редактора, издателя и читателя чеховского времени. Особое место в первой части занимает мате риал о характерных особенностях «малой прессы», юмористики тех лет и материалы по цензуре.

1. Периодика 1870–80 годов. В 70-е и особенно в 80-е годы XIX века в России активно развивалось газетное дело. Росла потребность в широкой и разносторонней информации, в увеличении числа еженедель ных и ежедневных изданий. Временные правила о печати 1865 г. поощряли возникновение частных изданий. Газеты, принадлежавшие частным вла дельцам, возникали не только в столицах, но и в губернских городах России. Технический прогресс в свою очередь облегчал их организацию и выпуск: увеличилось производство бумаги, появились мощные печатные машины, телеграф во много раз ускорил поступление информации.

Фотография, исполненная способом автотипии, с конца 80-х годов пришла на смену рисованным иллюстрациям. К 1882 г. в России насчитывалось 559 газет и журналов, из них 347 – провинциальных. Так росла ежедневная пресса, причем газеты начали оттеснять журналы на второй план и становились ведущим типом периодических изданий 6.

Важно иметь в виду, что юмористическая литература для читателей всегда играла роль необходимой психологической разгрузки, терапии после серьёзных общественных потрясений (прежде всего войн) и позво ляла власти отвлечь внимание читателей от социальных проблем. А.В. Ко ротаев отмечал такую закономерность в реакции царского правительства на печатные издания в момент их появления (конец 1870-х годов): газеты и журналы с «передовым общественным направлением» преследовались, а безобидные юмористические журналы или журналы для «легкого» чтения поощрялись. «Отсюда становится понятным большой рост малой прессы, который мы наблюдаем в эпоху цензурных гонений»7, – заключает иссле дователь. (Впрочем, понимание того, что печатное слово является эффек тивным средством управления общественным мнением, появилось у власти ещё в 20-е годы XIX века 8).

Газета уже в 1880-е годы играет роль не только авторитетного источ ника тех или иных сведений, но одновременно и представителя властных структур, и выразителя общественных настроений, а также нередко помощника притесняемых, обличающего фабрикантов и купцов.

Демченко А.А. Литература 1880–1890-х годов // История русской литературы ХIХ века. 70–90-е гг.

М.: МГУ, 2001. С. 313.

Коротаев А.В. Чехов и малая пресса 80-х гг. // Ученые записки ЛГПУ им. А. И. Герцена. Т. XXIV.

Л., 1939. С.89.

См. Дубин Б.В., Рейтблат А.И. Государственная информация и массовая коммуникация // Отечествен ные записки. №4 М., 2003.

Газету можно было найти в книжных лавках, народных читальнях и библиотеках, трактирах. Каждый читатель находил в ней что-то для себя:

кого-то привлекала хроника государственной и общественной жизни, кого то – бытовые или исторические романы, детективы, фельетоны 9.

2. Издатель и редактор в 1870-1890-е годы. Газетное дело стано вится уже в 1870-е годы выгодным коммерческим предприятием. Зачастую именно поэтому изданием газет и журналов занимались люди, весьма далёкие от журналистики и от литературы – купцы, банкиры, промыш ленники и даже спекулянты. Многие газеты начинают печатать коммер ческие объявления, что дает им значительный доход. Видное место отво дится коммерческой рекламе, биржевым таблицам, курсовым бюллетеням.

Интересы литературы, авторов были, увы, далеко не на первом месте для многих издателей. Многие из них не видели элементарных взаимосвя зей: чем больше они будут платить авторам, тем скорее можно будет привлечь талантливых, сильных, известных авторов (при условии, что издатели хоть немного разбираются в литературной ситуации: знают, кого из авторов больше читают, ценят подписчики), чем лучше качество иллю страций, тем качественнее товар, тем больше подписчиков и покупателей.

Следствием непонимания этих зависимостей было падение читательского интереса к подобным изданиям и быстрое разорение издателей.

Однако было бы не совсем верно представлять издателя «малой прессы» конца XIX века только предпринимателем, не задумывающимся о качестве публикаций и далёким от литературы, хотя таковых было боль шинство. История развития «малой прессы» показала, что наибольших успехов добились именно те издания, редакторами и одновременно изда телями или соиздателями которых являлись литераторы. Если обратиться к изданиям, в которых сотрудничал А.П. Чехов, примером тому может служить деятельность Н.А. Лейкина, взявшего по сути в свои руки и Демченко А.А. Указ. соч. C. 313.

редактирование, и издание журнала «Осколки» (хотя помимо Лейкина издателем-редактором был и Р.Р. Голике).

К тому же стоит отметить, что если издатели чаще всего были людьми, далёкими от литературы, то редакторы, которых они приглашали, зачастую и определяли лицо издания (Особенно хорошо это видно на примере журнала «Развлечение» в период его существования после смерти издателя Ф.Б. Миллера).

3. Читатель «малой» прессы. Уже с конца 1850-х гг. и в особенности после отмены крепостного права литература постепенно перестаёт быть эксклюзивным и элитарным явлением. Разношёрстные потоки крестьян, мещан хлынули в Москву и Петербург. Для них не существовало литера туры, соответствующей их запросам. Именно для заполнения этой лакуны в противовес «толстым» журналам появляются разнообразные по направ лению издания «малой прессы»: ежедневные новостные, юмористические, общественно-политические и другие газеты и «тонкие» журналы.

Разнообразие этих изданий, безусловно, было связано с различными потребностями этого читателя, не представлявшим собою некоего единства.

Появление большого количества разнообразных изданий было обусловлено сравнительно быстрым повышением грамотности среди населения 10 и появлением нового типа читателя – массового – очень разного, с различными вкусами и интересами. Но появление специальной, особой литературы для такого читателя было необходимо по всей России – таков закон типологии: если что-то нужно, то нужно везде.

Прежде всего читательскую аудиторию «малой прессы» составили «стоящие на самых низких ступенях социальной лестницы слои По расчетам А.Г. Рашина, среди сельских жителей грамотные во второй половине 1860-х годов составляли примерно 5–6 процентов, среди горожан в первой половине 1870-х годов - более одной трети. (Рашин А.Г. Грамотность и народное образование в России в XIX в. и начале ХХ в. // Ист. записки.

М., 1951. Вып. 37. С. 32, 38).

городского населения: мелкие купцы и чиновники, приказчики и прислуга, ремесленники, грамотные рабочие» 11.

Знакомство «низов» общества с печатным словом начиналось с «низовых» газет вроде «Петербургского листка», «Московского листка» и др., затем «низовая» литература, по замечанию А.И. Рейтблата, быстро дифференцируется, обеспечивая уже различные прослойки этой читатель ской среды 12. Соответственно, происходит и дифференциация изданий, опирающаяся на различный уровень читателя.

Не менее важно, что нередко из среды читателей подобной литера туры появлялись и писатели, хорошо знавшие быт и потребности нового читателя.

Как это несложно установить, обратившись к воспоминаниям авторов «малой прессы», часто ранним газетно-журнальным чтением для них были те издания, в которые позже они писали свои юморески, рассказы, сценки и пр. То есть усвоение норм и правил этого рода изданий происходило ещё задолго до начала сотрудничества авторов в них.

4. Автор изданий «малой прессы» как тип. Большое число разнопла новых изданий, возникших за десятилетие, потребовало привлечения боль шого количества авторов. Это был колоссальный «выброс» пишущих людей. Происхождение литератора – сотрудника «малой прессы», та социальная среда, из которой вышел такой автор, его образовательный уровень представляются достаточно важными факторами текущего литера турного процесса этой эпохи.

Авторы вносили в созданную ими литературу коллизии и язык знакомой им среды, определённые культурные ориентиры. (С этой точки зрения интересно и полезно «анкетировать» эту армию авторов, создавших особую языковую индустрию).

Далеко не всегда читатель «малой» прессы и автор, обеспечивающий Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991. С.112.

Рейтблат А.И. Указ. соч. С. 24.

его литературной продукцией, принадлежали к одному социальному разряду, психологическому типу и т.д.

«Малая пресса» приучала своих читателей к определённым упрощенным формам художественного языка, создавала для них свой язык, свою культуру, свои поведенческие клише. Если дидактика и имела место, то в очень примитивном, упрощенном виде.

Важно также понять отношение такого автора к своей литературной работе. Самосознание его располагается между цинизмом и практицизмом, с одной стороны, и неосуществлённой мечтой о высоком служении, с другой. Авторы «малой прессы» нередко воспринимали литературу как источник дополнительного дохода, совмещая свою литературную деятель ность с основной службой.

Большая часть авторов «малой прессы» хорошо понимала своё положение в литературной иерархии. «Сам себя за уши не вытянешь выше своего литературного роста», – утверждал В.В. Билибин 13. Среди произ ведений молодого Чехова есть «Литературная табель о рангах» (1886), отражающая реальную картину современной Чехову литературной иерар хии. Эта, очевидно, негласная иерархия отражает взгляд не только Чехова, но и этого слоя литераторов, их систему образцов, оценок, критериев.

Многие авторы знали о своей необразованности в плане литературы и не стеснялись в этом признаваться. Так, Леонтьев (Щеглов) писал Чехову: «…я ужасно необразован: я всё равно, что музыкант, который не знает нот и воспроизводит всё на слух. Это очень опасно, и рождается неуверенность, а отсюда и малописание и прочая трагедия» 14.

Газетный писатель – это, если можно так выразиться, «многопи сатель». Здесь нужно различать два значения слова «многописание», т.к.

зачастую они не разграничиваются в научных работах 15. Иногда «много ОР РГБ. Ф.331. К.36. Ед. хр. 75-а. Л. 25.

ОР РГБ. Ф.331. К.50. Ед. хр. 6. Л. 3 об.

Ср., например, Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. … канд. филол. наук М., 1970. «”Многописание”, которое подчас считается «отрицательным» в период создания Чеховым писание» – это средство для выработки литературного стиля. Но чаще – это необходимость работы на поток.

А.П. Чудаков писал: «Жестокая школа юмористического многописа ния к сроку – независимо от настроения, здоровья, условий, времени суток – выработала [из Чехова] литературного профессионала высокого клас са» 16. Но именно эта школа «многописания» к сроку, на поток рождала не профессиональных писателей, а штамповщиков высокого класса. И в некоторой степени был прав А.М. Скабичевский, говоря в рецензии на сборник Чехова «Пёстрые рассказы» о губительности газетно-журнальной работы и превращении литераторов в «легковесных барабанщиков». Точно также в статье «Обо всём», помещённой в №12 «Русского богатства» за 1886 год, Л.Е. Оболенский отмечал, что причиной гибели многих талантов была юмористика с её «спешным, ежедневным кропанием» 17.

Многописание для Чехова в первые годы сотрудничества в изданиях «малой прессы» – вынужденная необходимость: постоянно нужны деньги для существования семьи. Намного позже произойдёт переосмысление значения многописания и безденежья. Так, И.А. Бунину Чехов говорил:

«Писатель должен быть нищим, должен быть в таком положении, чтобы он знал, что помрёт с голоду, если не будет писать, будет потакать своей лени. Писателей надо отдавать в арестантские роты и там принуждать их писать карцерами, поркой, побоями… Ах, как я благодарен судьбе, что был в молодости так беден» 18.

5. Тематика и жанры «малой» прессы. Все исследователи, писавшие о раннем газетно-журнальном творчестве Чехова, о характере «малой прессы» конца XIX века, непременно говорили о сезонно-бытовой тематике изданий. Общим местом стало представление о повторяемости тем, сюжетов, соотнесённости их с годовым циклом. Эта повторяемость огромного числа юмористических произведений, – по отношению к другим писателям выдвигается Чеховым как необходимое условие творчества, как признак таланта». (С. 201).

Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М.,1987. С.88.

Цит. по: Шаталов С.Е. Два таланта // Чехов и его время. М.: Наука, 1977. С. 26.

Литературное наследство. Т.68. С.670–671.

чуть ли не вменялась в вину массовой литературе некоторыми исследователями.

Вполне естественно, что событийной основой, стержнем номера являлись материалы, факты, ограниченные в пространственно-временном отношении, не универсальные, т.к. они были рассчитаны на прочтение во вполне определённое время. И довольно странно было бы ожидать в дачный сезон в «малой прессе» найти рассуждения о Пасхе или Масленице.

Но после ознакомления с работами многих исследователей раннего творчества Чехова можно прийти к выводу, что кроме сезонно-бытовой тематики и высмеивания «пьяного купца», откликов на театральные новинки в «тонких» журналах и газетах «малой прессы» встретить нельзя.

А это не так. Издания массовой литературы не только живо откликались на злобы дня. Если обратиться к содержанию юмористических журналов вроде «Будильника», «Осколков», не говоря уже о журналах «Москва», «Свет и тени», «Мирской толк», можно обнаружить много лирических стихотворений, драматических произведений, художественной беллетрис тики, которые никак не соотнесены со «злобой дня», а – скорее – призваны выполнять некую эстетическую функцию, приобщать своего читателя к литературе, прямо ничего не пропагандирующей и не декларирующей.

Отличительной чертой «малой прессы» от «большой» литературы, навер ное, можно назвать именно разнообразие, жанровое и стилевое, да и содер жательное, исходящее из неодинаковых потребностей разного читателя.

При описании тематики и жанровой структуры массовой литературы в целом важно учитывать особенности конкретного издания «малой прес сы»: его «программу», подзаголовок, авторский состав и редакторскую политику – те факторы, которые влияли как на содержание, так, следова тельно, и на форму публикуемых материалов. При некотором однообразии (но ведь окружающая действительность вряд ли давала много разнообраз ного материала для таких жанров, как хроника, фельетон и т.п.) у каждого издания были «эксклюзивные», только им присущие черты.

Б.И. Александров писал, что «новаторская многотемность чеховской прозы требовала разнообразия жанровых форм её» 19. Новаторства в «многотемности» Чехова немного («многотемность», скорее, интересна с точки зрения психологии творчества), а требуемое разнообразие жанровых форм – характерная черта «малой прессы» чеховского времени.

Естественно, что к моменту появления в юмористике А.П. Чехова «малой прессой» уже были созданы образцы, шаблоны жанров, даже стилевые клише. (Дело вовсе не в многообразии тем и жанров, которые использует Чехов. Важнее то, как он пишет (языковой, стилистический аспект), о чём, какие реалии времени становятся объектом его изображения, а также – каково отношение автора к происходящему, к чему сводится сюжет).

Казалось бы, «лёгкое» чтение должно было подразумевать под собой и краткость представляемого к прочтению материала. Однако просмотр таких журналов, как «Будильник», «Осколки», «Стрекоза», «Зритель», «Москва», «Свет и тени», дают различные данные. Если «Стрекоза» и «Осколки» придерживались в основном коротких журнальных жанров (сценка, фельетон, рассказ, «осколочки» и прочие «мелочишки» – практически всё предельно коротко), то в московских изданиях («Развлечение», «Будильник», «Зритель», тем более «Москва») часто помещались не просто большие рассказы, но и романы с продолжением, юмористические пьесы, также публикуемые в нескольких номерах.

Очевидна и разница между набором жанров в газете и журнале, т.к.

уже положение ежедневного и еженедельного издания требует разного подхода к освещению действительности, а следовательно, разность жанров предопределена (жанры репортажа, отчёта, очерка, присущие газете, не встретишь в журнале).

Можно увидеть, что малыми жанрами массовой литературы часто Александров Б.И. О жанрах чеховской прозы 80-х годов. / Уч. зап. Горьковского гос. пед. ин-та.

Вып.37. Горький, 1961. С.7.

становятся жанры, никогда не принадлежавшие литературе (переосмыс ленные в юмористических целях): чисто бытовые жанры (контракт, письмо, жалобная книга и пр.);

жанры газетные (телеграммы, объявления, хроники), газетно-журнальные (объявления), исключительно журнальные (библиографические описания). Нередкими, впрочем, в «малой прессе» были пародии на литературные жанры (роман, к примеру). (О соотнесении жанров «большой» литературы и «малой прессы» см. в четвертой главе).

Это были устоявшиеся модели, которым предлагалось следовать и которым следовали авторы год за годом, из номера в номер. Конечно, вводилось нечто новое (в жанровом отношении), но это новое либо доста точно быстро становилось шаблоном, клише, либо же отмирало. То есть какие-то модели построения текстов становились производящими и продуктивными, а какие-то «тупиковыми».

6. Плагиат и заимствование как нормы литературного быта. Перепе чатка была неотъемлемой частью литературного быта, явлением весьма широко распространённым. Плагиат и незаконная перепечатка произведе ний известных авторов особенно в провинциальных и непопулярных изданиях допускались неписаной этикой литературного быта «малой прессы», хотя сами авторы принимать её отказывались.

Нередко в качестве исходного материала для собственных текстов авторами «малой прессы» использовались тексты зарубежных авторов.

Они подвергались весьма вольной переработке, что, с одной стороны, сви детельствовало о некотором цинизме по отношению к авторству и тексту, а с другой – приспосабливало этот чужой материал к русским культурно историческим реалиям. Но таким образом читатель юмористических изданий (в отрывках или отчасти в вульгаризированном, упрощенном варианте) знакомился с основами мировой литературы и культуры.

7. Конкуренция как норма литературного быта «малой прессы».

Конкуренция в литературной среде была жёсткая и жестокая. Возникшие из-за постоянной борьбы за существование зависть и недоброжелательство литераторов друг к другу из-за более высокой платы, популярности – были заурядным бытовым явлением.

Нормой литературного быта «малой прессы» было и высмеивание изданий-конкурентов. Однако нападки на некоторые издания были столь часты, что, наверняка, быстро надоедали читателям. Хотя определенное восприятие этих изданий, если и не резко отрицательное, то во всяком случае ироническое, у читателя также формировалось.

8. «Малая пресса» и цензура. Получить цельное представление об истории русской цензуры конца XIX века в настоящее время не представ ляется возможным, т.к. подобных исследований нет, если не считать нескольких, несомненно кратких и неполных, разделов в работах общего характера. Причиной тому, быть может, представление исследователей о том, что 70–90-е годы в цензурном отношении были более благоприятны ми или же что этот период не является столь значимым и знаковым в исто рии цензуры. Однако, как можно судить по сохранившимся материалам, ни первое, ни второе представления не верны.

Понятно, что цензура не является собственно элементом или чертой литературного быта, но это условие, при котором складываются ли тературно-бытовые отношения. Освещение особенностей цензуры 1880-х годов в настоящей работе необходимо, т. к. без этого не будут выявлены все те условия, в которых существовали литераторы и складывались их тексты. Изначальный расчёт на цензуру, размышления о том, пройдёт или не пройдет материал и редактирование его в соответствии с представле ниями о «цензурности» – довольно характерное литературно-бытовое явление.

К сожалению, цензурные запреты пагубно отражались на качестве произведений, на содержании журналов и творческих способностях авторов – вместо отражения действительно актуальных проблем, их высмеивания, высвечивания и выявления, приходилось обращаться к высмеиванию безответных персонажей российского быта.

Тема цензуры отразилась, конечно же, и в раннем творчестве Чехова.

Символическим знаком (в особенности для юмористики того времени) стал крест, поставленный красным карандашом цензора на произведении, недозволенном к печати. Этот знак обыгрывается неоднократно на страницах массовой печати. (Рассказ А.П. Чехова «Крест», раздел В.В. Билибина «Литературное кладбище» в мелочишке «Литературная энциклопедия» и т.д.).

Исследование приведенного в данной главе материала даёт возмож ность понять, какие черты характеризовали литературный быт «малой прессы» в конце XIX века, представить те факторы (цензура, изменение категорий читателя и писателя, редактора и издателя, конкуренция, а также плагиат и заимствование), которые оказали влияние на создание определённого типа текстов авторами «малой прессы» и А.П. Чеховым.

Глава вторая («А.П. Чехов и “малая пресса”. Литературный быт и текст») посвящена изучению собственно газетно-журнального быта «малой» прессы конца 1870 – середины 1880-х годов, репутации и иерархии изданий, в которых работал А.П. Чехов, их жанровых и сюжет ных приоритетов, редакторской политики, проводившейся в этих изда ниях, и её влияния на характер публикуемых текстов (прежде всего чеховских). В этой же части на конкретных примерах рассматривается проблема соотношения, влияния литературного быта на тексты литератур ные, т. е. каким образом редакторская политика, «физиономия» и репута ция издания, расчёт на определённого читателя, авторский состав редакции и отношения авторов между собой сказывались на характере текстов (жанр, содержание, язык) в различных изданиях. Выборочно просмотрены номера журналов «Стрекоза», «Будильник», «Зритель», «Москва», «Вол на», «Развлечение», «Свет и тени», «Мирской толк», «Осколки», а также газет «Московский листок», «Петербургская газета», «Новости дня».

Источниками текстов также послужили прижизненные издания Н.А. Лейкина, В.В. Билибина, И.Ф. Василевского, И.И. Барышева (Мясницкого), сборники «Спутники Чехова» (М., 1982) и «Писатели чеховской поры» (М., 1982).

В третьей главе («Особенности отражения литературного быта эпохи в текстах авторов “малой прессы” 1880-х годов и А.П. Чехова») подробно рассматриваются тексты авторов «малой прессы» и А.П. Чехова, связанные с различными чертами и явлениями литературного быта. На примере ряда произведений показано, в чём состоит отличие А.П. Чехова от авторов «малой прессы» в изображении литературно-бытовых ситуаций и явлений. Здесь же ставится вопрос о создании определённого стереотипа восприятия участников литературного процесса.

При просмотре изданий «малой прессы» 1880-х годов часто встречаются произведения, затрагивающие быт «малой» (а отчасти и «большой» прессы), немало их и в чеховском наследии. «Совершенно ясно, что часто шёл в ход и подлинный житейский опыт, подхваченный Чеховым из самой жизни, преимущественно жизни мелкой литературной богемы, маленьких драматургов и т.д. – той среды, в которой вращался и сам он, поставщик этой очередной юмористики. Такого рода анекдот, пожалуй, более солон и красочен. Мирок хищных репортёров, смешных неудачников был сам по себе колоритен. … Быт мелкой газетной богемы подсказывал Антоше Чехонте такие шутки, как “Письмо к репортёру”», – пришел к заключению один из первых биографов Чехова А. Измайлов 20.

Интерес к этой теме самих литераторов можно объяснить несколь кими причинами, прежде всего, – потребностью в самоопределении авто ров «малой прессы», а также необходимостью (общей для литературы того времени) в описании и осмыслении новых, нарождающихся или уже существующих, социальных типов, одним из которых как раз и был тип автора «малой прессы». О литературном быте «малой прессы», его Измайлов А. Чехов. М., 2003. С. 79.

«участниках» и отношении авторов к своей работе и работе коллег можно судить не только по их письмам и мемуарам, но и по создаваемым ими текстам. На это указывал, к примеру, А.П. Чудаков: «Тематика иллюстри рованного юмористического или иллюстрированного литературного жур нала была тесно связана с повседневным бытом, с бытом был сращен и сам журнал» 21.

Впрочем, при всём разнообразии текстов, в них представлены лишь наиболее характерные черты литературного быта и его участников, часто отрицательные, подлежащие осмеянию.

Тексты «малой прессы», затрагивающие литературно-бытовую проблематику, можно для наглядности и удобства разделить на тематические группы:

1) тексты, в которых представлен процесс создания тех или иных произведений, появление сюжетов, собственно процесс написания и сопутствующая ему обстановка;

2) тексты, в которых в большей степени представлен образ автора – сотрудника «малой прессы», его нынешнее положение, а иногда и дальнейшая судьба;

3) тексты, используемые как средство борьбы с изданиями конкурентами, обличающие те или иные издания (чаще всего, что логично, в жанре эпиграммы или юмористической заметки, сообщения);

4) тексты, в которых воспроизводится образ читателя;

5) «комплексные» тексты, затрагивающие в равной мере проблема тику вышеобозначенных групп и содержащие описание всех «актантов» литературного процесса. В них наиболее полно представлен литературно бытовой аспект.

Н.А. Лейкина «Приёмный час редактора», И.Ф. Василевского «В редакции местной газеты». В них по-особому воссоздаётся редакционный быт, очень хорошо знакомый каждому из пишущих о нём. Персонажи этих рассказов сценок представлены как типы, однако, лишённые конкретных индивиду альных черт. Некий образ-тип редактора, сотрудника редакции, секретаря, автора и корреспондента сложился в текстах «малой прессы» довольно быстро. И этот образ, конечно, лишь отчасти соответствовал реальности, но при изображении внешних литературно-бытовых ситуаций в своих ранних рассказах Чехов этот стереотип также учитывал.

*** Как пишет В.Б. Катаев, «в том и заключается одно из коренных отличий любого из спутников Чехова от него самого, – если кто-то из них и был способен на некое новое слово, то этой новизны хватало ненадолго.

Эта новизна чаще всего была связана лишь с темой: каким-то социальным, профессиональным кругом, недостаточно дотоле известным, или с каким либо психологическим типом. Оставались на тесной площадке личного опыта, питаясь иссякающим запасом сугубо личных жизненных наблюде ний, рассказывали о знакомом, не обладая взглядом, способным охватить иные сферы действительности, не обладая “общим понятием”, единой концепцией» 22.

Интересно при этом отметить, что связь Чехова и его «спутников» не была односторонней, и чеховские находки также нередко использовались авторами «малой прессы», однако, на доступном им уровне.

Существенным отличием произведений Чехова от текстов авторов «малой прессы» его эпохи является отражение в них психологии персо нажей – участников литературного процесса, точное его воспроизведение, пусть и при помощи незначительных (на первый взгляд) деталей, упомина ний и т.п. Не комическая ситуация, что является основой текстов авторов Катаев В.Б. Чехов и его литературное окружение. (80-е годы XIX века) // Спутники Чехова. М.: Изд-во МГУ, 1982. С. 27.

«малой прессы», не комизм в чистом виде становятся у Чехова основопо лагающими, но быт газетного работника, восприятие им самим и окружающими его деятельности. Комическое (если оно есть) в текстах Чехова, связанных с газетно-журнальным бытом, создаётся чаще всего за счёт языковых приёмов, при этом сами ситуации – зачастую трагические («Корреспондент», «Тряпка», «Мой юбилей», «Марья Ивановна», «Ёлка», «Два газетчика» и др.). Важной особенностью большинства чеховских сценок, отражающих положение газетчика и отношение к нему общества, является ориентированность Чехова не только на жизненные впечатления, но и на литературную традицию (прежде всего Н.В. Гоголя и М.Е. Салтыкова-Щедрина).

Четвёртая глава («“Малая пресса” и “большая” литература 1880– 1890-х годов: к вопросу об их соотношении») посвящена проблеме взаимосвязей «малой прессы» и «большой» литературы как на собственно литературном, так и на литературно-бытовом уровне.

«Большая» литература нередко служила источником и материалом для пародий и переделок в «малой прессе» чеховского времени, которые, помимо чисто развлекательной, выполняли и другие функции: создавали стереотипы восприятия тех или иных художественных произведений, упрощая их, а также формировали определённое представление об авторах «исходных» текстов и их репутации.

Стилизация и пародирование не являлись приёмами, к которым прибегали все авторы «малой прессы» при создании своих произведений.

Выбор тематики и формы изложения материала напрямую зависел от индивидуальных особенностей автора: среды, в которой он воспитывался, образования и т.д. Начитанностью и знанием литературы (современной и предшествующих эпох) могли похвастаться немногие авторы «малой прессы», при том что быт и нравы тех или иных сословий был знаком всем. Так, исследовав, к примеру, тексты таких популярных авторов, как Н.А. Лейкин и В.В. Билибин, можно утверждать, что Лейкин в своих текстах был более ориентирован на быт, а Билибин чаще обращался к литературному материалу как источнику тем, формы, языка своих произведений.

Основой пародий и стилизаций в «малой» прессе конца XIX века являются произведения беллетристики и «большой» литературы, русские и зарубежные, прозаические и поэтические.

Особого исследования (в рамках как «малой прессы», так и «боль шой» литературы) заслуживает специфика лирики 1870–1890-х годов Положение «низов» общества и социально-бытовая тематика вообще, получившие развитие ещё в 1860-е годы и актуальные в последние десятилетия XIX века, занимали значительное место в изданиях малой прессы. При этом язык «социально-бытовой» поэзии стилистически и образно был ближе массовому читателю, нежели язык любовной лирики.

Язык и образность любовной лирики, всё ещё сохранявшие актуаль ность и активно используемые как в «большой» литературе, так и в «малой прессе», часто воспринимались авторами юмористических изданий как некий анахронизм и подвергались высмеиванию в изданиях «малой прессы». Таким образом создавался определённый стереотип их восприятия.

Можно утверждать, что тип стилизаций и пародий, особенно поэтических, связанный с переосмыслением содержания произведений предшественников (при сохранении формы) не был придуман авторами «малой прессы» в 1870-е годы. Подтверждением тому могут быть «лермонтовские» пародии Н.А. Некрасова, к примеру, «И скучно, и грустно, и некого в карты надуть...» (1844), «Колыбельная песня» (1845).

Но если для Некрасова, по замечанию Ю.Н. Тынянова 23, эти пародии были в большей степени средством освоения поэтики предшественников и импульсом к выработке собственного стиля (слога), то для большинства Тынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 18–27.

авторов «малой прессы» важнее был именно комический эффект, производимый на читателя с помощью смешения единиц двух знаковых систем. Можно утверждать, что и для Чехова опыт создания пародий и стилизаций стал также средством освоения поэтики русских и зарубежных авторов, творчество которых послужило основой многих его ранних произведений пародийного характера.

Между «малой прессой» и большой литературой существует и другая очевидная связь – зачастую детали, сюжеты, темы, заявленные впервые авторами второго и третьего ряда, но художественно несовершенные, принимаются за основу произведений более талантливых писателей, принадлежащих «большой» литературе. Говоря в этой связи о творчестве Чехова и его современников, И.А. Гурвич писал: «Творчество Чехова таит в себе отголоски многих произведений современных ему беллетристов, более того: Чехов, по-видимому, не раз впрямую отправ лялся от каких-то конкретных литературных фактов второго ряда (моти вов, сцен и т.п.)» 24. Изучение текстов, принадлежащих авторам «малой» прессы, интересно как исток, первооснова произведений «большой» лите ратуры. Причём, исследование того, что даёт массовая литература конца XIX века «высокой» литературе и, наоборот, какие элементы массовой литературы становятся отправной точкой для произведений литературы «большой», не замыкается во временные рамки последних десятилетий позапрошлого века. Как отмечал Ю.М. Лотман, «в неканонизированных, находящихся за пределами узаконенной литературными нормами эпохи произведениях литература черпает резервные средства для новаторских решений будущих эпох» 25.

Заключение. Особенностью 1870-1880-х годов было то, что именно в эти десятилетия обострился процесс взаимопроникновения на разных уровнях: различных слоёв общества, литературы и жизни, разных пластов Гурвич И.А. Беллетристика в русской литературе XIX века. Учебное пособие. М., 1991. С. 77–78.

Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи в 3 томах. Таллинн: Александра, 1993. Т.3. С. 381.

литературы, что не могло не отразиться на всех участниках литературного процесса, на текстах этой эпохи. В 1870–1880-е годы меняется система представлений и критериев.

«Малая пресса» сыграла значительную роль в формировании и становлении литературы, привлекшей нового – массового – читателя, и сформировала новый тип писателя. Литературный быт как определённое структурирование жизни этого литературного пласта обусловливал появление определённого типа текстов, со своим языком, со своей образностью.

«Малая пресса», вопреки исследовательскому стереотипу, не пред ставляла собой некоего единого потока, она была всё-таки разнообразна и рассчитана на разного читателя (о чём писал ещё А.В. Коротаев), и создавали её разные по происхождению и степени одарённости авторы. И только исходя из знания о том, что издания «малой прессы» не были однородными, а каждое из них различалось и по набору рубрик, жанров, и по характеру и объёму публикуемых текстов, проследив, какие произведения Чехова в каких изданиях появлялись, в какой мере он приспосабливался к требованиям, выдвигаемым редакторами этих газет и журналов, можно в значительной степени понять, в чём заключалось влияние «малой прессы» на Чехова-писателя.

Внутреннее стремление к саморазвитию, стремление к поиску новых художественных средств и форм осмысления действительности с самого начала привели Чехова к отрицанию не только шаблонов и клише «малой прессы», но и отрицанию самого отношения к литературному процессу его старших товарищей по юмористике, таких как Н.А. Лейкин и В.В. Билибин, подтверждений чему можно найти немало в их переписке середины 1880-х годов.

Литературный быт и тексты «малой прессы» представляют историко-литературный интерес в плане их соотнесения с нормами литературного быта и текстами беллетристики и «большой» литературы.

Поэтика А.П. Чехова, характер его творчества во многом обязаны именно «малой прессе», её законам, её поэтике, так как именно через усвоение (в начале творчества) и одновременном отталкивании от них происходило становление Чехова-писателя. Литературный быт изданий, в которых начинал писать Чехов, в значительной степени, нежели это казалось ранее, определял характер его текстов.

Проблема влияния «малой прессы» на творчество Чехова гораздо сложнее тех моделей, что предлагались большинством исследователей прошлого и настоящего. Представления о «малой прессе» чеховской эпохи должны быть также скорректированы хотя бы на основании имеющихся фактов и материалов, исследование которых в полном объёме, конечно же, представляет собою тяжёлый и трудоёмкий процесс. Но только в этом случае можно представить себе реальную картину отношений текстов Чехова и авторов «малой прессы» и – больше – взаимовлияния этих текстов, а сама проблема должна быть включена в широкий контекст исследования поэтики Чехова как одно из слагаемых художественной системы Чехова.

Изучение литературного быта и текстов «малой прессы» позволяет также объяснить ту роль, которую играл литератор – автор массовой литературы, начиная с конца 1870-х годов, что находит отражение в рассказах А.П. Чехова и его современников.

Проблема литературного быта «малой прессы», устройства периоди ческих изданий актуальна именно в настоящий момент, когда современная массовая литература развивается, следуя формальным признакам, наследуя многие процессы литературного быта периодических изданий 80-х годов XIX века. В статье «Литература и литературный быт» Б.М. Эйхенбаум отмечал, что «факты прошлого различаются нами как факты значимые и входят в систему, неизменно и неизбежно, под знаком современных проблем… История в этом смысле есть особый метод изучения настоящего при помощи фактов прошлого» 26. В связи с этим вспоминаются слова Ю.М. Лотмана: «История плохо предсказывает будущее, но хорошо объясняет настоящее» 27.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях автора:

1. Отражение литературного быта 1880–1890-х годов в письмах В.В. Билибина к А.П. Чехову // Вестник Московского университета.

Сер. 9. Филология. 2008. №2. С. 86–94. (0,5 а.л.).

Материалы Международной научной конференции «Молодой Чехов:

проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения». Таганрог, 2004.

С. 51–63. (0,5 а.л.).

3. «Малая пресса» и «большая» литература 1880–1890-х годов. (К вопросу об их соотношении) // Молодые исследователи Чехова. 5. М.: МГУ, 2005. С. 16–24. (0,5 а.л.).

4. Особенности отражения литературного быта 1880–1890-х гг. в творчестве Чехова и авторов «малой прессы» // Материалы XIV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». М., 2007. С. 348– (0,2 а.л.).

5. Чехов и «малая пресса» его времени: к постановке проблемы литературного быта // Чеховиана: Из века ХХ в XXI: итоги и ожидания.

М.: Наука, 2007. С. 104–117. (0,8 а.л.).

6. «Мой любовник – Антон Чехов» (Несколько замечаний о пародии И.Л. Леонтьева-Щеглова) // Чеховиана: Из века ХХ в XXI: итоги и ожидания. М.: Наука, 2007. С. 263–268. (0,2 а.л.).

7. Долгая дорога к Меньшикову (рец. на кн.: Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков: Переписка. Дневники. Воспоминания. Статьи / Сост., статьи, подгот. текстов, примеч. А.С. Мелковой. М., 2005) // Чеховский вестник. М., 2006. – №19. С. 29–35. (0,3 а.л.).

8. Проблемы атрибуции (рец. на кн.: Д.М. Евсеев. «Среди милых москви чей». Московский быт глазами Чехова-журналиста. М., 2007) // Чеховский вестник. М., 2007. – №21. С. 24–31. (0,4 а.л.) 9. Имитация жизнедеятельности (рец. на кн.: Чехов А.П. Повести.

Рассказы. Пьесы / А.П. Чехов. – Новосибирск, 2007) // Чеховский вестник. М., 2008. – №22. С. 22 – 29. (0,5 а.л.).

Эйхенбаум Б.М. Литература и литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М.: Аграф, 2001. С. 49.

Лотман Ю.М. Введение: быт и культура //Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПБ.: Искусство – СПБ, 2002. С.12.

Бори́с Миха́йлович Эйхенба́ум (22 сентября (4 октября) , Красный - 24 ноября , Ленинград , похоронен на Богословском кладбище Санкт-Петербурга) - русский литературовед , один из ключевых деятелей «формальной школы », толстовед .

Биография

Родился в семье земских врачей в уездном городе Смоленской губернии . В 1890 отца перевели в Землянск Воронежской губернии, а семья переехала в Воронеж , где прошли детство и юность Эйхенбаума.

После окончания с золотой медалью воронежской гимназии в 1905 году Эйхенбаум приезжает в Петербург и поступает в Военно-медицинскую академию , а в 1906 году , пока академия была закрыта из-за студенческих беспорядков, учился на биологическом отделении Вольной высшей школы П. Ф. Лесгафта (где познакомился со своей будущей женой). Параллельно занимается музыкой (скрипка, рояль, вокал). В 1907 году Эйхенбаум покидает академию и поступает в Музыкальную школу Е. П. Рапгофа и на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета . В -м Эйхенбаум оставляет профессиональные занятия музыкой, делая выбор в пользу филологии . В этом же году, после двух лет учёбы на славяно-русском отделении, Эйхенбаум переходит на романо-германское, однако в -м возвращается на славяно-русское. В 1912 году Эйхенбаум заканчивает университет. Участник Пушкинского семинария С. А. Венгерова .

В апреле 1918 приглашён в Литературно-издательский отдел Наркомпроса для подготовки сочинений русских классиков. С этого началась деятельность Эйхенбаума в области текстологии .

Ключевой момент биографии Эйхенбаума - сближение с участниками кружка ОПОЯЗ в 1917 году . В 1918 году Эйхенбаум присоединяется к ОПОЯЗу и участвует в его исследованиях до середины 1920-х годов. Также его увлекает проблема «литературного быта», при обсуждении которой ему приходится полемизировать с Ю. Н. Тыняновым .

В он оказывается жертвой «борьбы с космополитизмом» : 5 апреля на заседании Учёного совета филологического факультета ЛГУ состоялась проработка четырёх профессоров (Эйхенбаума, Жирмунского , Азадовского и Гуковского), за которой последовало увольнение. Осенью того же года Эйхенбаум подвергся резким нападкам в прессе, в том числе со стороны А. Фадеева и А. Дементьева . О статье последнего Эйхенбаум отозвался в дневнике:

Статья просто шулерская и невежественная до ужаса. А главное - подлая. <…> «Пересилить время» нельзя, а так получилось, что мы сейчас не нужны. Жаль, конечно, что нужны подлецы и дураки, но надо утешаться тем, что это не везде, а в нашей маленькой области, которая оказалась на задворках. В самом деле, что мы значим рядом с атомной бомбой?

Уволенный также из , Эйхенбаум потерял всякую возможность печататься. Лишь через несколько месяцев после смерти Сталина, в сентябре 1953, он смог вернуться к редакторской деятельности.

24 ноября 1959 на вечере скетчей Анатолия Мариенгофа Эйхенбаум произнёс вступительное слово и скоропостижно скончался.

Семья

Адреса в Ленинграде

• 9.3.1911 Петроградская сторона, Церковная ул., д. 17, кв. 45.
• 12.4.1912 Думская ул., д. № 2, кв. 57.
• 9.2.1917 8-ая Рождественская, д. № 21, кв. 17.
• 26.10.1936 - 07.1941 года - Дом творчества писателей - Детское Село, Пролетарская улица, 6.
• Дом Придворного конюшенного ведомства («писательская надстройка») - набережная канала Грибоедова , 9.

Труды

• Пушкин-поэт и бунт 1825 года (Опыт психологического исследования), (первая опубликованная работа Б. М. Эйхенбаума).
• Как сделана «Шинель» Гоголя , . (Текст: )
• Мелодика русского лирического стиха, П., . (Текст: )
• Молодой Толстой, .
• Анна Ахматова. Опыт Анализа, 1923.
• Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки, Л. .
• Сквозь литературу, Л. 1924.
• Лесков и современная проза, .
• О. Генри и теория новеллы, . (Текст: )
• Теория «формального метода», . (Текст: )
• Литературный быт, .
• Лев Толстой: пятидесятые годы, .
• Лев Толстой: шестидесятые годы, .
• Маршрут в бессмертие (Жизнь и подвиги чухломского дворянина и международного лексикографа Николая Петровича Макарова),
• Лев Толстой: семидесятые годы, .
• Переписка Б. М. Эйхенбаума и В. М. Жирмунского / Публ. Н. А. Жирмунской и О. Б. Эйхенбаум; Вступ. ст. Е. А. Тоддеса; Прим. Н. А. Жирмунской и Е. А. Тоддеса // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 256-329.
• Письма Б. М. Эйхенбаума к А. С. Долинину / Подгот. текста, вступ. заметка, прим. А. А. Долининой // Звезда. 1996. № 5. С. 176 −189.
• «Цель человеческой жизни - творчество» (Письма Б. М. Эйхенбаума к родным) / Публ. Г. Д. Эндзиной // Встречи с прошлым. Вып. 5. М., 1984. С. 117-138.
• Эйхенбаум Б. М. Письма к брату Всеволоду / Предисл., публ. и прим. А. Н. Акиньшина и О. Г. Ласунского // Филологические записки (Воронеж). 1997. Вып. 8. С. 191-230.
• Эйхенбаум Б. М. Страницы дневника. Материалы к биографии Б. М. Эйхенбаума / Предисл., публ. и прим. А. С. Крюкова // Филологические записки (Воронеж). 1997. Вып. 8. С. 230-251.
• Эйхенбаум Б. М. Дневник / Публ. и прим. А. С. Крюкова // Филологические записки (Воронеж). 1998. Вып. 11. С. 207-220.
• Эйхенбаум Б. М. Мой временник. Маршрут в бессмертие М., 2001.
• Эйхенбаум Б. М. Новое о Гончарове: Из писем И. А. Гончарова к М. М. Стасюлевичу // Запросы жизни, 1912, № 47. - Стб. 2695-2702.
• Эйхенбаум Б. М. О литературе / Сост. О. Б. Эйхенбаум, Е. А. Тоддеса; Вступ. ст. М. О. Чудаковой, Е.А Тоддеса; Комм. Е.А Тоддеса, М. О. Чудаковой, А. П. Чудакова. М., 1987.

Награды

• орден Трудового Красного Знамени (10.06.1945)
• орден «Знак Почёта» (21.02.1944)

Напишите отзыв о статье "Эйхенбаум, Борис Михайлович"

Литература

• Беляев Н. С. Суд над лермонтоведом: трагические страницы в творческой биографии Б. М. Эйхенбаума // Русская литература. – Москва, 2014. – № 3. – С. 66–74.
• Кертис Дж. Борис Эйхенбаум: его семья, страна и русская литература. СПб., 2004
• Осповат А. Л. К тютчевским штудиям Б. М. Эйхенбаума 1910-х годов // История литературы. Поэтика. Кино. Сборник в честь Мариэтты Омаровны Чудаковой. М., 2012. С. 268-273.
• Сальман М. Г. Из студенческих лет Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова и В. Б. Шкловского (по материалам Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга) // Russian Literature. - 2014. - LXXVI, IV. - С. 447-509.
• Сальман М. Г. К биографии Б. М. Эйхенбаума: письма к М. К. Лемке // Методология и практика русского формализма: Бриковский сборник. Выпуск II: Материалы международной научной конференции «II Бриковские чтения: Методология и практика русского формализма» (Московский государственный университет печати, Москва, 20–23 марта 2013 года) / отв. ред. Г. В. Векшин. М.: Азбуковник, 2014. С. 617–623.
• Чудакова М. О., Тоддес Е. А. Страницы научной биографии Б. М. Эйхенбаума // Вопросы литературы. 1987. № 1. С. 128-162.
• Horowitz B. = Battling for self-definition in Soviet literature: Boris Eikhenbaum’s Jewish question // Знание. Понимание. Умение . - 2015. - № 2 . - С. 379-392 . - DOI :10.17805/zpu.2015.2.41 .
• Сергей Борис Эйхенбаум: Литературный быт [предисл. Я. Левченко] // Формальный метод: Антология русского модернизма. Том 2: Материалы / сост. С. Ушакин. - Москва; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2016. С. 447-678

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Эйхенбаум, Борис Михайлович

– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.

Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг"ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.

О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.

Борис Михайлович Эйхенбаум (4 октября 1886, Красный - 24 ноября 1959, Ленинград) - русский литературовед, один из ключевых деятелей «формальной школы».

Родился в семье земских врачей в уездном городе Смоленской губернии. В 1890 отца перевели в Землянск Воронежской губернии, а семья переехала в Воронеж, где прошли детство и юность Эйхенбаума.

После окончания гимназии в 1905 году Эйхенбаум приезжает в Петербург и поступает в Военно-медицинскую академию, а в 1906 году, пока академия была закрыта из-за студенческих беспорядков, учился на биологическом отделении Вольной высшей школы П. Ф. Лесгафта (где познакомился со своей будущей женой). Параллельно занимается музыкой (скрипка, рояль, вокал). В 1907 году Эйхенбаум покидает академию и поступает в Музыкальную школу Е. П. Рапгофа и на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1909-м Эйхенбаум оставляет профессиональные занятия музыкой, делая выбор в пользу филологии. В этом же году, после двух лет учёбы на славяно-русском отделении, Эйхенбаум переходит на романо-германское, однако в 1911-м возвращается на славяно-русское. В 1912 году Эйхенбаум заканчивает университет. Участник Пушкинского семинария С. А. Венгерова.

В апреле 1911 женился на Раисе Борисовне Брауде.

Анекдот и биография - вот, что осталось нам от литературы, остальным завладела жизнь и кинематограф.

Эйхенбаум Борис Михайлович

В 1911-1913 секретарь М. К. Лемке. В 1913 сдал государственные экзамены и начал преподавать русскую литературу в гимназии Якова Гуревича. В 1914 оставлен при университете.

В 1913-1914 годах Эйхенбаум печатается во многих периодических изданиях, ведёт обозрение иностранной литературы в газете «Русская молва».

В 1917 сдал магистерские экзамены. С осени 1917 преподавал на Высших женских курсах Раева. В 1918 зачислен приват-доцентом кафедры русского языка и словесности Петроградского университета. Работал во 2-м педагогическом институте, Институте живого слова, Институте истории искусств.

В апреле 1918 приглашён в Литературно-издательский отдел Наркомпроса для подготовки сочинений русских классиков. С этого началась деятельность Эйхенбаума в области текстологии.

Ключевой момент биографии Эйхенбаума - сближение с участниками кружка ОПОЯЗ в 1917 году. В 1918 году Эйхенбаум присоединяется к ОПОЯЗу и участвует в его исследованиях до середины 1920-х годов. Также его увлекает проблема «литературного быта», при обсуждении которой ему приходится полемизировать с Ю. Н. Тыняновым.

Одна из самых тёмных страниц его научной биографии - сотрудничество с Томским университетом. В исторических очерках ТГУ имя Эйхенбаума значится среди «бежавших от Советов из центральной России» и «пополнивших профессорско-преподавательский состав университета» учёных с глухим упоминанием 1919 (в том числе при Колчаке) – весны 1920 гг. (Томский университет, 1880-1980. Томск, 1980. С. 113, 140). В статье «Энциклопедического словаря Гранат», готовившейся при участии самого Эйхенбаума, нет ни слова о его работе ни в Томском, ни в Нижегородском университетах (хотя архивные данные по Нижегородскому университету сохранились).

В августе 1936 Президиум АН СССР присудил Эйхенбауму степень доктора литературоведения без защиты диссертации, за выдающиеся работы в области русской литературы и текстологии.

Пережил блокадную зиму, в марте 1942 вместе с университетом эвакуирован в Саратов, откуда вернулся в конце 1944. 28 февраля 1944 награждён орденом Трудового Красного Знамени.

В 1949 он оказывается жертвой «борьбы с космополитизмом»: 5 апреля на заседании Учёного совета филологического факультета ЛГУ состоялась проработка четырёх профессоров (Эйхенбаума, Жирмунского, Азадовского и Гуковского), за которой последовало увольнение. Осенью того же года Эйхенбаум подвергся резким нападкам в прессе, в том числе со стороны А. Фадеева и А. Дементьева. О статье последнего Эйхенбаум отозвался в дневнике:

Статья просто шулерская и невежественная до ужаса. А главное - подлая. «Пересилить время» нельзя, а так получилось, что мы сейчас не нужны. Жаль, конечно, что нужны подлецы и дураки, но надо утешаться тем, что это не везде, а в нашей маленькой области, которая оказалась на задворках. В самом деле, что мы значим рядом с атомной бомбой?

Уволенный также из ИРЛИ, Эйхенбаум потерял всякую возможность печататься. Лишь через несколько месяцев после смерти Сталина, в сентябре 1953, он смог вернуться к редакторской деятельности.

24 ноября 1959 на вечере скетчей Анатолия Мариенгофа Эйхенбаум произнёс вступительное слово и умер, заняв своё место в первом ряду.

Семья

• отец - Михаил Яковлевич Эйхенбаум (1853-1917), земский врач, крестился в 1880; с 1900 работал во врачебной и юридической службах Юго-Восточной железной дороги
• мать - Надежда Дормидонтовна Эйхенбаум, урождённая Глотова (1858-1914), из русской морской семьи Глотовых, дочь подполковника Корпуса флотских штурманов, одна из первых женщин-врачей, ученица П. Ф. Лесгафта, в Воронеже занималась частной практикой
• дед - Яков Моисеевич Эйхенбаум (1796-1861), известный еврейский просветитель и литератор, инспектор казённых раввинских училищ и еврейских школ в Кишинёве, Одессе и Житомире.
• брат - Всеволод Волин, анархист
• двоюродный брат (по матери) - М. К. Лемке
• жена - Раиса Борисовна Эйхенбаум, урождённая Брауде (1890-1946), дочь купца второй гильдии
• дети:
  • Ольга Борисовна Апраксина (1912-1999), была замужем за театральным художником Алексеем Апраксиным (1901-1941, умер от голода в осаждённом Ленинграде)
  • Виктор (1914-1919), умер от дизентерии
  • Дмитрий (1922-1943), погиб под Сталинградом
• внучка Елизавета Алексеевна Даль, урождённая Апраксина (1937-2003), монтажёр кино, жена Олега Даля

Труды

• Пушкин-поэт и бунт 1825 года (Опыт психологического исследования), 1907 (первая опубликованная работа Б. М. Эйхенбаума).
• Как сделана «Шинель» Гоголя, 1919. (Текст: Как сделана «Шинель» Гоголя.)
• Мелодика русского лирического стиха, 1922. (Текст: Мелодика русского лирического стиха (фрагмент).)
• Молодой Толстой, 1922.
• Анна Ахматова. Опыт Анализа, 1923.
• Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки, Л.1924.
• Сквозь литературу, Л. 1924.
• Лесков и современная проза, 1925.
• О. Генри и теория новеллы, 1925. (Текст: О. Генри и теория новеллы.)
• Теория «формального метода», 1925. (Текст: Теория «формального метода».)
• Литературный быт, 1927.
• Лев Толстой: пятидесятые годы, 1928.
• Лев Толстой: шестидесятые годы, 1931.
• Маршрут в бессмертие (Жизнь и подвиги чухломского дворянина и международного лексикографа Николая Петровича Макарова), 1933
• Лев Толстой: семидесятые годы, 1940.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ БЫТ ПУШКИНСКОЙ ПОРЫ.

Культура - это построение многоярусное. И если высшее её проявле­ние - искусство, то "культура быта" её фундамент, кирпичи, из которых здание строится. Человек начинает обучаться искусству поведения с детства, как родному языку. Это естественный путь развития. Но в жизни каждого общества есть случаи, когда человек должен вести себя особен­ным образом: на дипломатическом приёме, например, или в церкви. Пётр I,

в своём стремлении повернуть страну лицом к Европе, ввёл в стране чу­жеземные обычаи. И поскольку новые правила приходилось специально зау­чивать, чему помогала книга "Юности честное зерцало", то любой жест, одежда, распределение занятий в течение дня приобретали почти символи­ческое значение. Павел I запретил носить круглые шляпы - эта мода шла из Франции, казнившей своего короля, и в России воспринималась как ре­волюционная. А Николай I преследовал эспаньолки (короткая остроконеч­ная борода) как проявление вольнодумства.

В XVIII веке все понимали язык тафтяных мушек, которые наклеивали на лицо. Кокетка могла при помощи мушек и веера , которым она их прик­рывала или обнаруживала, объясниться в любви. Замужняя дама надевала платье цвета мундира своего мужа, а по составу публики, которая гуляла на Невском проспекте, можно было определить время. Все эти особенности быта, отдалённого от нас почти двумя столетиями, требуют расшифровки.

Написавшая Онегину письмо с объяснением, рискует своей честью? Почему Онегин, не желая на дуэли убивать Ленско­го, выстрелил первым? Что такое бал и чем он похож на парад? Почему именитые люди считали неприличным ездить в наёмной карете и когда они перестали обращать на это внимание? Когда на дверце кареты изображали два герба и что это значило? В каком порядке гости усаживались за стол во время праздничного обеда? И почему в порядочном обществе считалось неприличным явиться на утренний визит в бриллиантах? Всё это мелочи быта, но без них многое непонятно в произведениях Пушкина, Лермонтова,

Л. Толстого...

Это наша история и история нашей культуры, поэтому быт наших предков нам интересен, в нём нет мелочей. Проблемами быта как явления культуры занимались Ю. Тынянов, этому были посвящены многие работы. поставил вопрос о поэтике бытово­го поведения русского человека в XVIII - начале XIX века. "Говорить же о поэтике бытового поведения - значит утверждать, что определённые формы обычной, каждодневной деятельности были сознательно ориентирова­ны на нормы и законы художественных текстов и переживались непосредс­твенно эстетически, - пишет в статье "Поэтика бытового по­ведения в русской культуре XVIII века". - Если бы это положение уда­лось доказать, оно могло бы стать одной из важнейших типологических характеристик культуры изучаемого периода".

На страницах журнала (в ряде статей) мы попытаемся показать, как литературный быт первой половины XIX века отразился в художественных произведениях, письмах, мемуарах современников Пушкина, какое значение в их жизни имели литературный салон - женский альбом, гулянья под ка­челями, карты - дуэль, бал - парад, маскарад - театр и др. Знания "по­этики быта" позволят сделать ярче и понятнее для учеников произведе­ния, литературные персонажи.

"В нарядном салоне было человек с тридцать. Иные говорили между собой, другие прислушивались, другие прохаживались, но на всех как будто тяготела какая-то обязанность, по-видимому, довольно трудная, и им всем, казалось, было немного скучно забавляться. Громких голосов и споров не было, так же как и сигарок; это был салон совершенно comme il faut;даже и дамы не курили.

Недалеко от дверей сидела хозяйка на одной безымянной мебели, ка­кими теперь наполняются наши комнаты; в другом углу стоял чайный стол; в его соседстве шептало между собой несколько премилых девушек; немно­го подальше, возле больших бронзовых часов, на которых только что про­била половина одиннадцатого,- очень заметная, грациозная женщина, уто­пая, так сказать, в огромных бархатных креслах, занималась тремя моло­дыми людьми, усевшимися около нее; они о чем-то говорили".

Так описывает салон Каролина Павлова в повести "Двойная жизнь". Известная поэтесса сама была хозяйкой знаменитого московского салона на Сретенском бульваре - дом и сейчас сохранился. По четвергам в нем собиралась разнообразная публика. Здесь Герцен встречался с Шевыревым, Аксаков - с Чаадаевым. Скучно не было - спорили об исторических путях России, о преобразованиях Петра I, читали стихи и обсуждали статьи. Поэтический талант Каролины Карловны, ее живой образованный разговор делал салон ее приятным и привлекательным для литераторов.

В объявленный день без специального приглашения сходилась опреде­ленная группа людей, чтобы побеседовать, обменяться мнениями, помузи­цировать. Ни карт, ни застолья, ни танцев такие собрания не предусмат­ривали. Традиционно салон формировался вокруг женщины - она вносила дух интеллектуального кокетства и изящества, которые создавали непере­даваемую атмосферу салона.

"В Москве дом княгини Зинаиды Волконской был изящным сборным мес­том всех замечательных и отборных личностей современного общества. Тут соединялись представители большого света, сановники и красавицы, моло­дежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служе­ния искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты... Посреди артис­тов и во главе их стояла сама хозяйка дома. Слышавшим ее нельзя забыть впечатления, которое производила она своим полным и звучным контральто и одушевленною игрою... Она в присутствии Пушкина в первый день зна­комства с ним пропела элегию его, положенную на музыку Геништою:

Погасло дневное светило,

На море синее вечерний пал туман.

Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства".

Музыкант, поэт, художник, Зинаида Волконская была всесторонне одарена и прекрасно образована. Она владела трудным искусством хозяйки салона - умела организовать непринужденную беседу, построить вечер так, что всем казалось, будто это сплошная импровизация. Серьезная му­зыка соседствовала с разыгрываемыми шарадами, стихи - с эпиграммами и шутками. Однажды по неловкости один из гостей Зинаиды Волконской сло­мал руку колоссальной статуи Аполлона, которая украшала театральную залу. Пушкин тут же откликнулся эпиграммой:

Лук звенит, стрела трепещет,

И клубясь издох Пифон,

И твой лик победой блещет,

Бельведерский Аполлон!

Кто ж вступился за Пифона,

Кто разбил твой истукан?

Ты, соперник Аполлона,

Бельведерский Митрофан.

Но "Бельведерский Митрофан" - намек на неловкого и недалекого ге­роя Фонвизина - ответил тут же:

Как не злиться Митрофану?

Аполлон обидел нас:

Посадил он обезьяну

В первом месте на Парнас.

Шутки были "с перцем", но на салонные эпиграммы не принято было обижаться, если не была затронута честь. Дружеское общество допускало легкое подтрунивание - такие словесные игры ценились особенно остроум­ными собеседниками. Племянник Дельвига сохранил забавный рассказ о приключениях в салоне своего дядюшки:

"Один из самых частых посетителей Дельвига в зиму года был Лев Сергеевич Пушкин, брат поэта. Он был очень остроумен, писал хорошие стихи, и, не будь он братом такой знаменитости, конечно, его стихи обратили бы в то время на себя общее внимание. Лицо его белое и волосы белокурые, завитые от природы. Его наружность представляла нег­ра, окрашенного белою краскою. Он был постоянно в дурных отношениях со своими родителями, за что Дельвиг постоянно его журил, говоря, что отец его хотя и пустой, но добрый человек, мать же и добрая, и умная женщина. На возражение Льва Пушкина, что "мать его ни рыба, ни мясо", Дельвиг однажды, разгорячившись, что с ним случалось очень редко и к нему нисколько не шло, отвечал: "Нет, она рыба!" Конечно, спор после этих слов кончился смехом".

Каждый салон отличался своим подбором посетителей, своим "харак­тером". Если к княгине З. Волконской приходили наслаждаться музыкой и поэзией, у Дельвига собиралось общество друзей-литераторов, то в пе­тербургских салонах Елизаветы Михайловны Хитрово, дочери Кутузова и большой поклонницы Пушкина, и ее дочери графини Фикельмон, жены дипло­мата, собирался великосветский салон. Петр Андреевич Вяземский вспоми­нал:

"В летописях петербургского общежития имя осталось так же незаменимо, как было он привлекательно в течение многих лет. Утра ее (впрочем, продолжавшиеся от часу до четырех пополудни) и вече­ра дочери ее, графини Фикельмон, неизгладимо врезаны в памяти тех, ко­торые имели счастье в них участвовать. Вся животрепещущая жизнь евро­пейская и русская, политическая, литературная и общественная - имела верные отголоски в этих двух родственных салонах. Не нужно было читать газеты, как у афинян, которые также не нуждались в газетах, а жили, учились, мудрствовали и умственно наслаждались в портиках и на площа­ди. Так и в двух этих салонах можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентской речи французского или английского оратора и кончая романом или драматичес­ким творением одного из любимцев той литературной эпохи. Было тут обозрение и текущих событий, был и premier Petersbourg с суждениями своими, а иногда и осуждениями, был и легкий фельетон, нравописатель­ный и живописный. А что всего лучше, - эта всемирная изустная разго­ворная газета издавалась по направлению и под редакцией двух любезных и милых женщин. Подобных издателей не скоро найдешь.

ЭЙХЕНБАУМ, БОРИС МИХАЙЛОВИЧ (1886–1959), русский литературовед. Родился 4 (16) октября 1886 в Воронеже в семье врачей. В автобиографии Мой временник (1929) Эйхенбаум писал, что в его жизни «литература не была задумана». По окончании гимназии в 1905 он приехал в Петербург и поступил в Военно-медицинскую академию. Его первая статья Пушкин-поэт и бунт 1825 года (Опыт психологического исследования ) была опубликована в 1907.

В период русской революции 1905 Военно-медицинская академия была закрыта, и Эйхенбаум поступил на биологическое отделение Вольной высшей школы П.Ф.Лесгафта. Занимался также музыкой – роялем, скрипкой, вокалом. В 1907 оставил Академию и школу Лесгафта и поступил в Музыкальную школу Е.П.Рапгофа и на историко-филологический факультет Петербургского университета. В течение двух лет Эйхенбаум учился на славяно-русском отделении, затем перешел на романо-германское, в 1911 вновь вернулся на славяно-русское, испытывая «необычайный и живой интерес к русскому языку и вообще к славянству». В годы учебы общался с тогдашними студентами В.М.Жирмунским, В.В.Гиппиусом и др., посещал семинар С.Венгерова.

В 1909 Эйхенбаум оставил профессиональные занятия музыкой, чтобы полностью посвятить себя филологии. Его внимание как филолога привлекало в те годы творчество И.С.Тургенева, Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого и Ф.И.Тютчева. Занимался также текстологической, библиографической и архивной работой, писал и публиковал стихи.

В 1912 Эйхенбаум окончил университет и занялся филологической, в основном критико-библиографической работой. В 1913–1914 его статьи и заметки печатались во многих периодических изданиях, он вел обозрение иностранной литературы в газете «Русская молва». В течение нескольких лет выходили его статьи О мистериях Поля Клоделя , О Чехове и др., был опубликован перевод с французского рассказов Ш.-Л.Филиппа.

Эйхенбаум принимал деятельное участие в литературной жизни Петербурга: посещал заседания гумилевского «цеха поэтов» и вечера футуристов, полемизировал в печати с Д.С.Мережковским, приветствовал издание книги И.Розанова Русская лирика , совместно с философом С.Франком стремился реорганизовать литературный отдел журнала «Русская мысль». В основе его взглядов лежал поиск «культурной цельности», которая позволила бы связать воедино филологические исследования и потребности современной литературы.

В 1914 Эйхенбаум был приглашен в гимназию Я.Гуревича. Преподавательская работа дала материал для статьи О принципах изучения литературы в средней школе . В 1910-х годах были также написаны статьи Поэтика Державина , Карамзин и др.

В 1917 началось сближение Эйхенбаума с членами кружка ОПОЯЗ, в который он вступил в 1918. По воспоминаниям Эйхенбаума, в опоязовцах «всколыхнуло и потянуло именно то, что я увидел тягу к новой культуре, к новому социальному строю». Наиболее творчески близок ему был В.Б.Шкловский. Не оставляя работы над проблемами теории стиха, Эйхенбаум обратился к поэтике прозы. Его первыми работами в этот период стали статьи 1919 О Льве Толстом (впоследствии эта и другие статьи стали основой большого исследования Молодой Толстой , 1922, Как сделана «Шинель », О художественном слове и др.).

Наиболее значительные из статей, написанных в 1916–1922, Эйхенбаум издал в сборнике Сквозь литературу (1924). В рецензии на сборник Г.О.Винокур писал: «И вот перед нами два Эйхенбаума: то мореплаватель, то плотник. Широким жестом скользит Эйхенбаум по морям российской поэзии тогда, когда он критик. И плотничает, когда становится историком литературы, ученым... Эволюция эта не закончена еще: в ней не хватает последнего, синтетического звена». В письме Винокуру Эйхенбаум не соглашался с оценкой своей научной позиции как двойственной и защищал свое «право на перелом», который произошел в 1918, в начале опоязовского периода.

В 1924 Эйхенбаум писал Шкловскому: «История утомила меня, а отдыхать я не хочу и не умею. У меня тоска по поступкам, тоска по биографии». В дневнике 1925 ученый отмечал: «Научная работа прежнего типа не привлекает – скучно и ненужно. О педагогической работе и говорить нечего – ее следовало бы бросить, оставив только кружок близких учеников. Во всей своей остроте и простоте стоит вопрос – что мне дальше делать в жизни? Куда направить свой темперамент, ум, силы? Как найти новое живое дело, которое увлекало бы и в котором я мог бы видеть для себя перспективу?» Несмотря на сомнения, в 1924 Эйхенбаум опубликовал фундаментальный труд Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки , а в 1925 написал статьи Лесков и современная проза , О.Генри и теория новеллы и др. В статье Теория формального метода (1925) он подвел итоги сделанного ОПОЯЗом. Новой темой научного творчества Эйхенбаума стала тема «литературного быта», которой он посвятил статью Литературный быт (1927). В 1928 начал работать над книгой о Толстом.

Эйхенбаум видел новый ресурс современной беллетристики в сближении литературы и филологии, которое впоследствии получило название «филологическая проза». Его привлекало писательское творчество. В 1933 он издал книгу Маршрут в бессмертие. Жизнь и подвиги чухломского дворянина и международного лексикографа Николая Петровича Макарова , однако ее появление осталось незамеченным критиками. Эйхенбаум сосредоточился на текстологической работе – издании М.Ю.Лермонтова, М.Е.Салтыкова-Щедрина, Я.П.Полонского, Л.Н.Толстого. Продолжалась и работа над книгой о Толстом. В 1931 вышла книга Лев Толстой. Кн. 2. 60-е годы , в которой Эйхенбаум больше внимания уделял биографии писателя, нежели теоретическим проблемам его творчества. Третий том исследования, Семидесятые годы , был завершен в 1940 (опубл. в 1960). Эйхенбаум продолжал работу над книгами о Толстом и после войны, видя в этом труде «спасение и лечение» от мрачных событий общественной жизни – репрессий, травли А.А.Ахматовой и М.М.Зощенко, «борьбы с космополитами» и т.д. В 1949 он писал в дневнике: «Литературоведческого языка нет, п.ч. научной мысли в этой области нет – она прекратила течение свое (как нет и литературы в прежнем смысле – романтизм, реализм и пр.). Труды Эйхенбаума почти перестали издавать. Он перенес тяжелую болезнь сердца. Тем не менее ученый много занимался текстологической, редакторской и комментаторской работой. В 1959 он собирался писать книгу о текстологии и новую книгу о Лермонтове, но этим планам не суждено было осуществиться.