Харакири. Японская традиция спасения чести самураев

Потрясающая серия старинных фотографий показывает жизнь японских самураев 130 лет назад. Среди снимков есть и такие, на которых изображен ритуал харакири, он же сэппуку. Его использовали воины, которые хотели умереть, сохранив честь, - или добровольно, или когда оказывались в плену врага.

Церемониальное выпускание кишок на самом деле было частью более сложного ритуала и выполнялось в присутствии зрителей. На одном из снимков молодой самурай пронзает себе живот катаной.

Воины наблюдают за харакири самурая в белом.

Самураи появились в период Хэйан около 710 года нашей эры с целью подчинения местных жителей в регионе Тохоку в северной части острова Хонсю. Со временем они становились все более могущественными и стали воинской элитой в Японии. Они были правящим классом с XII по XIX век.

Самурай делает себе харакири, или сэппуку, - ритуал самоубийства через выпускание кишок.

Самураи следовали кодексу, сформированному под влиянием конфуцианства, который известен как бусидо - дословно «путь воина». Неписаный и негласный кодекс прославлял скромность, верность, мастерское владение боевыми искусствами и честь до самой смерти. Правила также призывали самурая к героической отваге, яростной защите семейной гордости и беззаветной преданности господину.

Группа самураев в старинных доспехах и с оружием, около 1870 года.

В XV и XVI веках существовало множество враждующих группировок, но впоследствии их число уменьшилось. Бесстрашные воины носили пластинчатые доспехи и разнообразное оружие, включая лук со стрелами, копья, ружья и, конечно же, самурайский меч. Однако в периоде Эдо сохранялся мир, и многие самураи стали учителями, художниками или чиновниками, поскольку необходимость владения боевыми искусствами потеряла первостепенную важность.

Снимок, сделанный и раскрашенный Феличе Беато: женщины в традиционной японской лавке, конец XIX века.

Когда в 1868 году на трон взошел император Мэйдзи, он стал упразднять полномочия самураев. Сначала он лишил их права быть единственной армией в Японии и с 1873 года начал формировать армию по призыву в западном стиле.

Один из первых военных фотографов, венецианец Феличе Беато сделал этот снимок около 1862 года.

Самураи стали сидзоку, объединившись с другим общественным классом под влиянием реформ Мэйдзи, и право носить катану было утрачено, как и право казнить любого, кто публично проявил неуважение к самураю.

Группа самураев, около 1890 года. Иллюстрация к буклету «В Японии: типажи, костюмы и нравы».

Термин «сидзоку» (нетитулованная знать) оставался частью японской культуры до конца Второй мировой войны, но в 1947 году от него отказались. Несмотря на то что на пике расцвета самураи составляли не более 10% от населения Японии, их влияние до сих пор очень заметно в японской культуре, в особенности в современных боевых искусствах.

Многие любители Японии и ее культуры часто задаются вопросом: «Есть ли между харакири и сеппуку разница?». Действительно, слово «харакири» наиболее известно в Еропе, а поэтому является привычным обычному человеку, еще 70% европейцев знают значение этого слова, еще 20% когда-нибудь слышали его, но не используют в речи, а остальные 10% не считают нужным вникать в культуру другой страны. Для интересующихся попробуем разобраться, есть ли какие-то отличия и в чем они заключаются.
На самом деле, никакой разницы в этих двух терминах нет, разве что в произношении и употреблении. И харакири, и сеппуку обозначают «ритуальное самоубийство», даже на письме они обозначаются одинаково, только у первого сначала идет символ живота, а только потом глагол «резать», в сеппуку же наоборот. Стоит сказать, что слово «харакири» японцы до сих пор считают чуть ли не ругательным, уничижительным и просторечным, а поэтому не используют его. В России помимо или вместо термина «харакири» употребляется слово «харакари», но любой японовед скажет, что это лишь изощрения русского языка.
Более того, в древности этим якобы «деревенским» словом «харакири» называли самоубийство, произошедшее не по правилам рыцарского кодекса, то есть без уважения к нему. Настоящее сеппуку тщательно готовилось и казалось чуть ли не страшным театральным представлением.

Ритуал.

Само действо проходило на публике и поражало своим хладнокровием и стремлением человека к «благородной» смерти. Именно по этой причине рыцарь готовился к харакири (будем называть так, ибо вспарывание живота и в Африке вспарывание живота) заранее: он омывался, надевал свое лучшее белое кимоно, вкушал любимую еду, а когда почувствовал, что насладился прикрасами земной жизни, садился перед зрителями на коврик и перед ним клали меч на ткани или тарелке. На него стоит обратить особое внимание, так как у самоубийцы был выбор, каким предметом себя убивать, это для нас нет никакой разницы, а японцы относились к этому очень серьезно, так как считалось, что с помощью этого ритуала они очистятся перед Небом и людьми. Традиционно харакири совершалось специальным кинжалом Кусунгобу, в редких случаях для этого дела использовался меч Вакидзаси.
Но на выборе средства самоубиения процесс не заканчивался, все проходило достаточно медленно, ведь у самурая оставалось еще время на предсмертное стихотворение, в нем он писал о смерти, философствовал, описывал то, что ему было дорого при жизни. Читать эти стихотворения можно лишь без мыслей о том, что человек с собой сделал после того, как дописал последнее слово.
Самурай мог выбрать себе помощника, коим являлся близкий друг или родственник, который бы сразу же отрубил ему голову, спасая человека от мучений. Причем друзья преследовали еще одну цель помимо спасения товарища, таким образом они могли показать уровень своего мастерства в фехтовании.
Позднее обряд харакири с поля боя, где пораженный воин, сильно расстроившись по поводу проигрыша, решал убить себя, а победитель благородно соглашался отрубить ему голову, в судебную практику, то есть судья мог назначить провинившемуся японцу приговор в виде сеппуку.
Исходя из всего вышесказанного, стоит ответить на вопрос, заданный в начале: между харакири и сеппуку разница небольшая, она исходит из разных способов прочтения одного словосочетания «ритуальное самоубийство», китайский способ предполагает благородное прочтение, а японское бытовое, низменное, то есть харакири. Если переводить два этих слова на уровень фразеологизмов, то харакири будет значить «отдать концы», а сеппуку «отойти в мир иной».

Бусидо – кодекс чести самураев.

Самоубийство через вонзание кинжала в живот тесно связано с бусидо, кодексом чести самураев. Считалось, что с помощью смерти рыцарь избегает позора и нежелательного плена, который также отражается на репутации того или иного воина. После того, как сеппуку распространилось, провинившимся рыцарям разрешали убить себя самим, а не лишиться головы, как обычный смертный. Тут и прослеживается тонкая грань между сеппуку и харакири, первое обозначает благородное самоубийство, а второе позорную казнь, следовательно, это четкое разделение зародилось еще в самом начале, когда ритуал только практиковался и вливался в жизнь, было это около 1156 года.
Не стоит думать, что резали себя исключительно все мужчины-японцы, от обычных людей этого никто не ждал, ибо совершать этот ритуал разрешалось только тем, кто находился в сообществе самураев, это объясняется благоговейным отношением к процессу. Но и не каждый воин мог покончить жизнь самоубийством, даже если он очень захочет искупить свои грехи таким способом, он обязательно должен попросить разрешения у хозяина.
Рыцари имели право потребовать назначения сеппуку своим врагам, итаким образом они могли выместить на человеке свой гнев или обиду, а остальные бы просто подумали, что благородный японец хочет, чтобы душа неправедного спаслась и переродилась.
Еще в кодексе самураев значится, что главная цель самоубийства – показать Небесам благие намерения, вот, к примеру, в бою погиб вассал, его подчиненный может сделать себе харакири, дабы показать свою преданность господину и др.

Женщина и сеппуку.

Женщины также имели право на самоубийство, только они совершали его более тихо, без лишних приготовлений, и, тем более, зрителей. Каждая из них всегда носила с собой кинжал для самообороны кайкен, с помощью него они могли перерезать себе шейную артерию. Единственная важная деталь – нужно было склониться набок, это ассоциировалось у японцев с увядшим цветком.

Разница харакири и сеппуку.
Стоит подвести итог всему сказанному и кратко изложить разницу двух родственных понятий.
Харакири является бытовым, разговорным и даже принижающим термином, обозначающим самоубийство посредством вспарывания живота, им пользуются, в основном, непосвященные в кодекс японского рыцарства европейцы. Сеппуку же можно назвать более благозвучным и благородным названием для самих японцев.
Европеизированным словом обычно называют само вспарывание живота (живот у японцев – центр, откуда вытекает вся энергия), а сеппукой ритуал, к которому японец тщательно готовился.
Написание этих слов сходно, но в сеппуку «резать» стоит на первом месте, а «живот» на втором, в харакири же наоборот.
Сеппуку для самурая – достойный отход от жизни, харакири же наоборот – позор не только для него, но и для всей семьи.
К счастью или, быть может, сожалению для японцев, в 1968 году ритуал отменили, однако случаи похожих самоубийств случаются до сих пор, ведь японцы, такой народ, желающий даже умереть красиво, поэтому и проживают они каждый день так, будто он последний.

Ритуальные убийства известны многим народам мира: рабов и наложниц убивали вместе с их повелителем, чтобы они служили ему в загробной жизни, пленников приносили в жертву богам. Но помимо убийств существовали и самоубийства - добровольное решение по какой-либо причине уйти из жизни. Например, в Древнем было распространено отравление и падение на меч, но наиболее известные ритуальные самоубийства - это японские харакири и сеппуку.

В буквальном переводе это значит «вспарывать живот» . Это ритуальный суицид, обряд, принятый среди самурайского сословия. Харакири могло быть:

1. добровольно-принудительным: назначалось в виде наказания. Самурай, приговоренный к смерти, мог добровольно покончить с собой таким способом, чтобы сохранить честь семьи;
2. добровольным: применялось исключительно по своей воле. Обычно самураи принимали такое решение, если оказывалась затронута их честь или честь феодала-начальника (даймё).

Само действие отличается достаточно сложным порядком и является привилегированным вариантом смерти только для самурая. Простые крестьяне не имели права проводить ритуал. Проведение харакири должно было не только убить человека, но и продемонстрировать его непоколебимость, силу и твердость духа.

Многие знают только термин харакири, но существует также слово «сеппуку» или «сэппуку» , которое также обозначает ритуальное самоубийство. Оба слова пишутся одинаковыми иероглифами, а вся разница заключена в оттенках:

Считается, что харакири - это более «бытовое» название действия с уничижительным, принижающим оттенком. Иными словами, харакири - простое вспарывание живота, а сеппуку - это ритуальное возвышенное действие. Однако Википедия говорит, что сами японцы, произнося в разговоре «харакири», не пытаются принизить действие.

Откуда пошло

Считается, что харакири как вспарывание живота соотносится именно с философией буддизма и его догматами о бренности бытия и всего земного. Согласно этой религии, именно в животе человека находится центр его жизнедеятельности, его душа, а не сердце или голова. Будучи в центре организма, живот помогает гармоничному развитию тела.

Примеры такого отношения к животу («хара») можно проследить в некоторых японских фразеологизмах:

1. «Хара китанай» — «Грязный живот» или «Низкие стремления»;
2. «Хара-но най хито» — «Человек без живота» или «Человек без души»;
3. «Хара-но курой хито» — «Человек с черным животом» или «Человек с черной, жестокой душой»;
4. «Харагитанай» — «Грязный живот» или «Подлый человек»;
5. «Харадацу» — «Подняться к животу» или «Рассердиться»;
6. «Хара о ваттэ ханасимасё» — «Давайте поговорим, открыв животы» или «С чистыми помыслами».

Стоит отметить, что душа в японском понимании не эквивалентна душе в европейском. Это скорее сосредоточение мыслей и чувств, источник эмоций. Вспарывание живота - это открытие всех помыслов.

Существует 3 варианта популярности такого варианта суицида:

В древней ритуальное вспарывание живота не было распространено: вместо них применяли сожжение и повешение. Первое сеппуку совершил в 1156 году феодал Минамото но-Тамэтомо: из-за проигранной войны с кланом Тайра самурай вспорол живот, не желая попасть в плен. Так он сохранил воинскую честь.

Впоследствии необходимость сеппуку была прописана в самурайском кодексе чести - Бусидо. Там говорилось, что самурай должен постоянно думать о смерти и умереть, если была задета его честь или честь господина, если проигран бой или нанесена смертельная рана, если в проигранном бою убит его господин. Сделать это он должен спокойно, с достоинством, до конца сохраняя присутствие духа и твердость намерения. Иными словами, при любой странной ситуации самурай всегда мог совершить самоубийство и остаться в памяти людей, как достойный и благодетельный воин.

Как проводят

Основной задачей харакири является разрезание живота . Для этого готовили односторонний короткий ритуальный меч – кусунгобу. Его длина составляла примерно 30 см. Это было вспомогательное в бою оружие для добивание врага или отрезания голов.

Человек садился на пятки, касаясь коленями пола, и оголял верхнюю часть туловища. Одежду подкладывали под колени, чтобы самурай не упал вперед. Упасть на спину было позором.

Вспороть живот можно было сделать несколькими способами:

Первые века харакири проводились только самураем, который должен был терпеливо ждать смерти, не крича, не падая и ничем не выражая боли. Если самурай терял контроль над собой, это считалось позором для него и семьи. После ритуал усложнили и одновременно сделали более «простым»: как только самурай начинал терять сознание или падать, его помощник (кайсякунин) одним взмахом отрубал ему голову.

Отрубать голову тоже было непросто : требовалось, чтобы голова оставалась висеть на тонком лоскуте кожи. Полностью отлетевшая голова, покатившаяся по полу, считалась неэстетичным зрелищем. После окончательного падения тела помощник вытирал клинок белой бумагой, саму голову поднимали и показывали присутствующим (если такие были), только затем тело накрывали белой тканью и начинали готовиться к погребению.

Некоторые особенности

Далеко не все могли спокойно пережить такую болезненную процедуру молча и с честью, а потому правила были дополнены:

Вывод

Среди ритуальных самоубийств наиболее известным является харакири - японский вариант суицида. Он был распространен в Средние века и имел большое значение для представителей самурайского сословия. Среди самых последних самоубийц выделают нескольких военных деятелей, умерших после поражения во Второй мировой войне (в том числе «отца камикадзе» Такадзиро Ониси), писателя Юкио Мисима и дзюдоиста Исао Инокума, умершего в 2001 году. Смерть многих из них вызвала некоторое одобрение в японском обществе, поскольку эти люди умерли, как подобает самураям.

Принятая в среде самураев, эта форма самоубийства совершалась либо по приговору, как наказание, либо добровольно (в тех случаях, когда была затронута честь воина, в знак верности своему даймё и в иных подобных случаях). Совершая сэппуку, самураи демонстрировали своё мужество перед лицом боли и смерти и чистоту своих помыслов перед богами и людьми.

В случае, когда сэппуку должны были совершить лица, которым не доверяли, или которые были слишком опасны, или не желали совершать самоубийство, ритуальный кинжал (кусунгобу) заменялся на веер. Совершающий сэппуку касался веером своего живота, и в этот момент кайсякунин (помощник) обезглавливал его.

Следует отметить, что проникающие ранения брюшной полости - самые болезненные по сравнению с подобными ранениями других частей тела. Женщины из самурайских родов могли перерезать себе горло, или наносили удар в сердце.

Этимология

«Сэппуку» и «харакири» пишутся одними и теми же двумя иероглифами. Разница в том, что «сэппуку» пишется 切腹 (сначала идёт иероглиф «резать» а потом «живот», при прочтении используются «онные », китайско-японские чтения), а «харакири» наоборот - 腹切り (первый иероглиф - «живот», используются «кунные », японские чтения). Часто указывают, что «харакири» несёт некоторый бытовой и уничижительный оттенок: если «сэппуку» подразумевает совершённое по всем правилам ритуальное самоубийство, то «харакири» переводится скорее как «вспороть себе живот мечом». В действительности, 切腹 («сэппуку»), «онное » прочтение, используется только в официальной речи, в разговорной же речи японцы используют «харакири», соответственно, не вкладывая в это какого-либо уничижительного смысла. Таким образом, «харакири» - это разговорный, а «сэппуку» - письменный термин, и они обозначают одно и то же действие .

История возникновения

В этом разделе имеется или внешних ссылок , но источники отдельных утверждений остаются неясными из-за отсутствия сносок . Случаи сэппуку нередко встречались и в XX веке (например, самоубийство одного из наиболее значительных японских писателей второй половины ХХ века Юкио Мисимы в 1970 году), и каждый такой случай встречался скрытым одобрением нации, создавая по отношению к некоторым применившим сэппуку лицам более видного положения ореол славы и величия. Идеология Существует точка зрения, согласно которой сэппуку усиленно насаждалось религиозными догматами буддизма , его концепцией бренности бытия и непостоянством всего земного . В философии дзэн-буддизма центром жизнедеятельности человека и местоположением его души считалось не сердце или голова, а живот , занимающий как бы срединное положение по отношению ко всему телу и способствующий более уравновешенному и гармоничному развитию человека. В связи с этим возникла масса выражений, описывающих разные душевные состояния человека с использованием слова «живот», по-японски хара [фуку]; например, харадацу - «ходить с поднявшимся животом» - «сердиться», хара китанай - «грязный живот» - «низкие стремления», хара-но курой хито - «человек с чёрным животом» - «человек с чёрной душой», хара-но най хито - «человек без живота» - «бездуховный человек». Считается, что вскрытие живота путём сэппуку осуществляется в целях показать чистоту и незапятнанность своих помыслов и устремлений, открытие своих сокровенных и истинных намерений, как доказательство своей внутренней правоты; другими словами, сэппуку является последним, крайним оправданием себя перед небом и людьми. Возможно также, что возникновение этого обычая вызвано причинами более утилитарного характера, а именно постоянным наличием при себе орудия самоубийства - меча. Вспарывание живота мечом являлось очень действенным средством, и остаться в живых после такой раны было невозможно. В Европе существовала некоторая аналогия этого ритуала: обычай бросаться на меч в древнем Риме возник не в силу какой-нибудь особой идеологии этого явления, а в силу того, что меч был всегда при себе. Как на Западе, так и на Востоке применение меча как орудия для самоубийства началось именно среди сословия воинов, которые постоянно носили его при себе. См. также Сокусимбуцу - добровольная мумификация Напишите отзыв о статье "Харакири" Примечания Литература // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907. Ссылки Jack Seward, Hara-Kiri: Japanese Ritual Suicide (Charles E. Tuttle, 1968) Christopher Ross, Mishima’s Sword: Travels in Search of a Samurai Legend (Fourth Estate, 2006; Da Capo Press 2006) - A Practical Guide (tongue-in-cheek) - Мавзолей Дате Масамунэ - Когда он умер, двадцать его сторонников убили себя, чтобы служить ему в следующей жизни Seppuku and «cruel punishments» at the end of Tokugawa Shogunate The website of Samurai Author and Historian Отрывок, характеризующий Харакири Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком. – Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!.. Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем. – Вам зачем же графа надо было? – спросила она. – Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности. – Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа… Мавра Кузминишна не дала договорить ему. – Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю. В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру. – Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту. А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику. В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой. – Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо. Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка. Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую. Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника. Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал: – Ребята! наших бьют! В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом: – Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!.. – Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца. – Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник! Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться. – Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята! – Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности. – Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку. – И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними. У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках. – Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал. Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе. – Куда идет народ то? – Известно куда, к начальству идет. – Что ж, али взаправду наша не взяла сила? – А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит. Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку. Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов. – Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь. – Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их. – Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого. У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу. – Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу. Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала. «Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем». Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.

1603 — 1867 гг.), когда обряд сформировался окончательно, — по приговору суда как наказание за совершённое преступление. Харакири являлось привилегией самураев, гордившихся тем, что они могут свободно распоряжаться своей жизнью, подчёркивая совершением обряда силу духа и самообладание, презрение к смерти. Разрезание живота требовало от воина большого мужества и выдержки, так как брюшная полость — одно из наиболее чувствительных мест тела человека. Средоточие многих нервных окончаний. Именно поэтому самураи , считавшие себя самыми смелыми, хладнокровными и волевыми людьми Японии, отдавали предпочтение этому мучительному виду смерти.

В дословном переводе харакири означает «резать живот» (от «хара» — живот и «киру» — резать). Однако слово «харакири» имеет и скрытый смысл. В японском языке ему соответствуют слова «живот», «душа», «намерения», «тайные мысли» с тем же написанием иероглифа.

Согласно философии буддизма, в частности учению секты «дзен», в качестве основного, центрального жизненного пункта человека и тем самым местопребыванием жизни рассматривается не сердце, а брюшная полость. В соответствии с этим японцы выдвинули тезис, что жизненные силы, расположенные в животе и занимающие как бы срединное положение по отношению ко всему телу, способствуют более уравновешенному и гармоничному развитию человека.

Несмотря на то, что в некоторых работах европейских авторов приводилась мысль об отождествлении японского понимания категории «душа» с аналогичными понятиями у древних греков (называвших вместилищем души — психэ — грудно-брюшную преграду) и у древних иудеев (древнееврейские пророки говорили о местопребывании души в кишечнике), «хара» в японском смысле не является эквивалентом «души» в европейском понимании. Здесь можно говорить скорее о чувствах и эмоциях. И не случайно в связи с этим имеется множество выражений и поговорок, относящихся к «хара». Например, человек, призывающий другого быть откровенным в разговоре, употребляет выражение «хара о ваттэ ханасимасё», что означает «давайте поговорим, разделяя хара», или, другими словами, «давайте поговорим, открыв наши животы». Характерны также такие изречения, как «харадацу» (подняться к животу, рассердиться); «харагинатай» (грязный живот, подлый человек, низкие стремления) и т.д.

Важное место японцы отводят также «искусству хара» (живота) — «харагэй». Под этим «искусством» подразумеваются процесс общения людей на расстоянии в результате интуитивной связи и понимание друг друга при помощи намёков.

Таким образом, живот японцы рассматривают как внутренний источник эмоционального существования, и вскрытие его путём означает открытие своих сокровенных и истинных намерений, служит доказательством чистоты помыслов и устремлений. Другими словами, по понятиям самураев, «сэппуку является крайним оправданием себя перед небом и людьми», и оно более символика духовного свойства, чем простое самоубийство.

Происхождение обряда

В древний период истории Японии обряд харакири не был распространён среди японского населения архипелага . Однако, имея уже определённые представления о животе как главнейшем пункте человеческого тела, вероятно, легко смогли заимствовать айнский обряд «пере». Собственно харакири появилось относительно поздно в среде воевавших против айнов военных поселений северных провинций, которые превратились впоследствии в сословие японских воинов.

Вполне закономерен именно тот факт, что обряд начал развиваться у воинов — людей, находившихся в постоянной боевой готовности и всегда носивших при себе оружие — средство для ведения войны и орудие самоубийства.