Сочинение
(1 вариант)
Театр, в котором свое назначение человек выбирает сам. Люди - основа мира, как актеры есть основа любого театра. Они - реальное воплощение нереальных идей, приходящих к тем немногим сумасбродам, что пишут сценарии и воплощают их на сцене.
Однако любой, даже самый гениальный сценарий не может открыться миру, и ни один актер не покажет себя в роли, если не будет режиссера. От режиссера зависит судьба спектакля, его успешность или провал. Ведь зрителю нужно зрелище, и зритель равнодушно относится к тому, каких трудов стоит показать это зрелище. Режиссер должен верить в ту идею, которая выдвинута в сценарии. Режиссер не должен ни на минуту сомневаться в успехе спектакля. От позиции режиссера зависит настроение актеров.
Режиссер должен осознавать ту ответственность, которая лежит на нем за поставленное им действо. Ведь то, что он создаст, увидит не один человек, и в этом творении должно почерпнуться человеком только добро, только человеколюбие, только вера. А иначе режиссер станет воспевателем царства тьмы, которое и так поглотило сознание и жизнь зрителя. Это не составит труда стать одним из тех, кто призывает убить, но настоящая от этого заслуга в том, чтобы стать лучом добра в царстве тьмы. Это - сложно, это - тяжело, но в этом жизнь, и от этого нельзя отступать.
Любой сценарий, любое произведение, даже самое привычное и традиционное, может зазвучать совсем иначе, совсем ново от того видения, что предполагает в режиссере. И даже самое жестокое может открыться миру по-иному, вызывая страдание. Это - прямая зависимость от гуманности режиссера.
Успех театра зависит от желания зрителя туда идти. Самобытность человечества в стремлении, будучи подверженным влиянию злых сил, к добру, к свету. А если в этом театре будет много света, много солнца, люди будут приходить, и в этом будет заслуга в первую очередь режиссера.
Вокруг людей слишком много тьмы - это трагедия жизни. С этим уже свыклись, с этим позволяют себе жить. Это страшно, но это - факт жизни. Очень трудно, видя вокруг себя такое, оставаться таким, каким должен быть человек, приносящий в этот мир свет, творящий Красоту.
Зная страсть людей к зрелищам, режиссер должен показывать только результат того, к чему должны стремиться люди: к совершенству, красоте, эстетичности и гуманности.
Сознание этого должно прийти через познание. Многое надо осмыслить: теорию эстетики и гуманности, чтобы принять практичное проявление злых идей, чтобы отмести от своего сознания. И еще нужно желание принять то, что ближе по духу. А выбор этот не всегда, к сожалению, правильный. От этого в театре жизни острая нехватка света - режиссеры зачастую выбирают путь, проложенный охотниками до легкой наживы, которые не гнушаются ничем, чтобы ублажить свое тщеславие. Стремление к идеалу порождает вдохновение. Вдохновленный человек прекрасен. Но для вдохновения нужна пища, которой опять же в театре недостает. И режиссер должен искать пути, по которым идут музы, идет вдохновение. И, нашедши этот путь, твердо встать на него.
Вся жизнь - это поиск. Для режиссера поиск этот в познании себя, в познании мира. Результат - исповедь, что воплощают актеры на сцене, крик души, который никто почти не видит. Да и нужно ли режиссеру боготворение? Думается, нет. Настоящий режиссер отдает все, что у него есть, ничего не требуя взамен, - своего рода абсолютный эгоизм. Он отдает душу, показывая ее постижение на определенных этапах жизненного процесса, разными воплощениями.
К абсолютному нельзя прийти, постигнув лишь философские учения. Это должно быть понято и принято через прохождение пути творческого процесса, который сугубо индивидуален, даже интимен. Это - привилегия творческой личности. Жизнь вечного поиска - выбор единиц, обрекающих себя на непонимание со стороны окружающих и от этого на духовное одиночество. Истинный творец принимает эту жизнь как единственно приемлемую форму бытия.
Одиночество - удел великих, однако быть одиноким больно. Трудно, видя непонимание, оставаться верным своей идее. Но и через эту боль настоящий творец должен переступить. Идти через все к совершенству и дарить совершенство миру - вот суть жизни настоящего режиссера.
Роль режиссера самая трудная из всех в театре жизни. Самая сложная, однако самая судьбоносная. Я бы очень хотела иметь такую судьбу, однако зависит это, конечно, не от меня. Так что однозначно сказать о своей роли в театре я не могу, да и пока не имею на это морального права: человек должен достигнуть определенных уровней, чтобы заявлять о своей роли.
Однозначно могу сказать лишь то, что была бы счастлива подарить миру чуточку света, добра. Была бы счастлива дать возможность радоваться жизни другим людям. Была бы счастлива «смазать краской карту будней», краской яркой, цвета Солнца, цвета листвы, цвета жизни. И была бы счастлива сказать: «Слава тебе, безысходная боль…», ничего не требуя взамен.
(2 вариант)
Мир - театр. А кто в нем кто? - вот в чем вопрос. Еще во времена Всемирного потопа Ной в свой ковчег собрал каждой твари по паре. Зачем? Ведь недаром же. Значит, каждому существу, в том числе и человеку, уготовано свое место в этом жестоком мире, до которого он либо дойдет, твердо шагая, сам, либо выплывет к нему на суденышке судьбы.
В вопросе о театре нельзя не отметить, что театр без зрителей не театр, а без актеров - и подавно. Каждому человеку свойственно сделать свой выбор: либо место на галерке, либо на сцене. Однако нельзя не учитывать роль судьбы в этом выборе. Определенный склад обстоятельств тем или иным образом влияет на события в жизни человека, которые, в свою очередь, влияют на место данного человека в жизни-театре.
Если человек попал на сцену, это еще не значит, что он актер. Он может быть суфлером, установщиком декораций, монтером-осветителем каким-нибудь в крайнем случае. Выходит, что присутствие человека на сцене еще не означает его возвышения до ранга актера.
Зритель. Он не принимает участия в действиях на сцене. Он лишь лицезреет происходящее, переживая или сопереживая. Но зритель остается самим собой, ему не надо надевать маску того или иного героя. Редко можно увидеть натянутую улыбку или выдавленную слезу…
…Всем известно, что театр начинается с вешалки. Гардеробщики - вот еще одна категория людей в театре. Он ходит гордой походкой, таскает тяжелые шубы зрителей зимой, а летом скучает. Такая его работа. Таких в театре много: уборщик, контролер билетов, продавец в кафе - это второстепенные лица.
Чтобы поставить спектакль, надо иметь сценарий. Писатель. Без него не обойтись. Его труд играет основную роль в театре. Благодаря ему актер имеет роль, гардеробщик - работу, зритель - повод сходить в театр. Но писателя мало кто видит, на улицу он ходит редко, популярностью не пользуется, «звездной болезнью», как актер, не болеет…
Если рассматривать мир, как театр и себя в этом мире, то я не хотела бы быть ни писателем, потому что писать сценарий чьей-то жизни может лишь Бог; ни автором, потому что лицемерие в любых его проявлениях служит тормозом в развитии себя как личности; ни зрителем, так как молча созерцать - не моя стихия; ни гардеробщиком, потому что гардеробщик всего лишь гардеробщик, ни больше ни меньше. Я хотела бы быть сценой, на которой разворачиваются события, занавесом, который символизирует начало или заключение действия, зрительным залом, в общем, чем-то неодухотворенным и вечным, поскольку только неодухотворенность может занять позицию без изъянов, то есть идеальную позицию в театре-жизни; а вечность поможет правильно ориентироваться во времени и нравах, которые от него зависят.
Пока я в театре лишь зритель, хоть и не равнодушный, однако, следуя утверждению: «Мир - театр, а люди в нем актеры», я в маске какого-нибудь героя займу все же свое место на сцене жизни.
В нём женщины, мужчины - все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник ,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,-
Так он играет роль. Шестой же возраст -
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса - кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы -
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.
All the world’s a stage,
And all the men and women merely players:
They have their exits and their entrances;
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages. At first the infant,
Mewling and puking in the nurse’s arms.
And then the whining school-boy, with his satchel,
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school. And then the lover,
Sighing like furnace, with a woful ballad
Made to his mistress’ eyebrow. Then a soldier,
Full of strange oaths, and bearded like the pard,
Jealous in honour, sudden and quick in quarrel,
Seeking the bobble reputation.
Even in the cannon’s mouth. And then the justice,
In fair round belly with good capon lin’d,
With eyes severe, and beard of formal cut,
Full of wise saws and modern instances;
And so he plays his part. The sixth age shifts
Into the lean and slipper’d pantaloon
With spectacles on nose well and pouch on side,
His youthful hose well sav’d a world too wide
For his shrunk shank; and his big manly voice,
Turning again toward childish treble, pipes
And whistles in his sound. Last scene of all,
That ends his strange eventful history,
In second childishness and mere oblivion
Sans teeth, sans eyes, sans taste, sans everything.
Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.
В.Шекспир
Монолог Жака из комедии "Как вам это понравится"
Театр
Сказал Шекспир: "Весь мир - театр, а люди в нем - актеры!
Кто плут, кто - шут, а кто простак, мудрец или герой".
А потому, а потому оставьте ваши споры –
Ищите в жизни свою роль, лепите образ свой.
Наш мир - это зал! Наша жизнь - это сцена,
Где смешались смех и слезы, горе и любовь
Но, хоть сотню жизней проживи одновременно,
Будь и оставайся ты всегда самим собой.
Кто славен, кто бесславен - мы не ведаем порою,
Почет и деньги раздаем все чаще наугад.
Смущает лицемерный бес нас дьявольской игрою,
Сменить картину не спешит и объявить антракт.
Но иногда, да, иногда - ведь в жизни все бывает! –
Присвоит кто-нибудь себе украденную роль.
Господь таких, найдя, клеймит... Судьба их раздевает,
И убеждается народ, что голым был король.
И каждый день, и каждый день мы надеваем маски,
И, глядя в зеркало, порой себя не узнаем...
Лишь у себя, наедине, мы можем без опаски
Спросить:" Что в этой жизни мы - играем иль живем?"
Юрий Евсеев
Весь мир театр, а люди в нем актеры:
- Так говорил Вильям Шекспир,
Бывают честные, однако, есть и воры,
У каждого, есть свой кумир.
Много ролей, частей, антрактов,
Много разнообразных сцен,
Много открытий, много фактов,
Много любви, убийств, измен.
Все это есть как в театре, так и в жизни,
Одна душа другой капризней,
Но все они играют и живут,
Из одной чаши воду пьют.
Лишь только мысль одна тревожит,
Никто не пишет нам сценарий,
Быть может это нам поможет
И мы напишем его сами.
Напишем так, как захотим,
Как только сердце нам прикажет,
И мы конечно победим,
Нам сердце верный путь укажет.
Мы все, когда нибудь, умрем
Всему всегда конец приходит,
Ну а пока еще живем,
Пока по чуду свету бродим.
Будем любить, творить, играть.
Мы память о себе оставим,
Нас будут люди вспоминать,
Будут писать о нас стихами!
Уильям Шекспир
Монолог Жака из комедии
«Как вам это понравится» (акт II, действие VII)
Весь мир - театр
Весь мир - как театральные подмостки,
Все люди на которых – лишь актеры.
Семь актов в пьесе, каждый в ней играет,
У каждого свой выход и уход,
И семь ролей. Вот, в первой он – младенец:
Лепечет, плачет, пузыри пускает.
Затем – плаксивый школьник: неохотно
Спросонья, как улитка, сумку тащит.
Потом – влюбленный: жаром страсти пышет,
Всю ночь стихи бровям и лбу кропая.
Затем – вояка с бородой торчащей:
Всегда клянется, горячится в споре,
Завидует известности других,
И ради слухов о своей отваге
Рискует жизнью. Дальше он - судья:
Степенный, как откормленный каплун,*
И взгляд суров, и борода опрятна;
Примерами из жизни щедро сыплет
И часто поговорки в ход пускает.
А в акте номер шесть он переходит
В роль дряблого худого старикашки:
На поясе ключи и кошелек,
Чулки все те же – ноги отказали,
Красивым был когда-то, сочным, голос -
Как в детстве тонким стал, куда там, - лепет
Со свистом сиплым. А уход с подмостков -
В последней сцене этой странной драмы:
Впадает в детство, тащится в забвенье,
Теряя слух и зренье – все на свете.
*Возможный вариант: По горло сытый жирным каплуном. Однако, смущает in в начале строки, и наводит на мысль: из-за своего достаточно объемного живота своим видом напоминает каплуна (встает в (один) ряд), тогда in - как, например, в in this tool he has a good help. Возможно, это рассуждение "хромает", но, в любом случае, первый вариант пока мне представляется более выразительным, а некоторая вольность - допустимой.
All the world"s a stage,
And all the men and women merely players;
They have their exits and their entrances,
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages. At first, the infant,
Mewling and puking in the nurse"s arms.
Then the whining schoolboy, with his satchel
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school. And then the lover,
Sighing like furnace, with a woeful ballad
Made to his mistress" eyebrow. Then a soldier,
Full of strange oaths and bearded like the pard,
Jealous in honor, sudden and quick in quarrel,
Seeking the bubble reputation
Even in the cannon"s mouth. And then the justice,
In fair round belly with good capon lined,
With eyes severe and beard of formal cut,
Full of wise saws and modern instances;
And so he plays his part. The sixth age shifts
Into the lean and slippered pantaloon,
With spectacles on nose and pouch on side;
His youthful hose, well saved, a world too wide
For his shrunk shank, and his big manly voice,
Turning again toward childish treble, pipes
And whistles in his sound. Last scene of all,
That ends this strange eventful history,
Is second childishness and mere oblivion,
Sans teeth, sans eyes, sans taste, sans everything.
Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.
В.Шекспир
Монолог Жака из комедии "Как вам это понравится"
Театр
Сказал Шекспир: "Весь мир - театр, а люди в нем - актеры!
Кто плут, кто - шут, а кто простак, мудрец или герой".
А потому, а потому оставьте ваши споры –
Ищите в жизни свою роль, лепите образ свой.
Наш мир - это зал! Наша жизнь - это сцена,
Где смешались смех и слезы, горе и любовь
Но, хоть сотню жизней проживи одновременно,
Будь и оставайся ты всегда самим собой.
Кто славен, кто бесславен - мы не ведаем порою,
Почет и деньги раздаем все чаще наугад.
Смущает лицемерный бес нас дьявольской игрою,
Сменить картину не спешит и объявить антракт.
Но иногда, да, иногда - ведь в жизни все бывает! –
Присвоит кто-нибудь себе украденную роль.
Господь таких, найдя, клеймит... Судьба их раздевает,
И убеждается народ, что голым был король.
И каждый день, и каждый день мы надеваем маски,
И, глядя в зеркало, порой себя не узнаем...
Лишь у себя, наедине, мы можем без опаски
Спросить:" Что в этой жизни мы - играем иль живем?"
Юрий Евсеев
Весь мир театр, а люди в нем актеры:
- Так говорил Вильям Шекспир,
Бывают честные, однако, есть и воры,
У каждого, есть свой кумир.
Много ролей, частей, антрактов,
Много разнообразных сцен,
Много открытий, много фактов,
Много любви, убийств, измен.
Все это есть как в театре, так и в жизни,
Одна душа другой капризней,
Но все они играют и живут,
Из одной чаши воду пьют.
Лишь только мысль одна тревожит,
Никто не пишет нам сценарий,
Быть может это нам поможет
И мы напишем его сами.
Напишем так, как захотим,
Как только сердце нам прикажет,
И мы конечно победим,
Нам сердце верный путь укажет.
Мы все, когда нибудь, умрем
Всему всегда конец приходит,
Ну а пока еще живем,
Пока по чуду свету бродим.
Будем любить, творить, играть.
Мы память о себе оставим,
Нас будут люди вспоминать,
Будут писать о нас стихами!
