"Уход Толстого"; "Толстой ушел из Ясной Поляны"... Когда осенью 1910 года эти слова впервые появились в заголовках газет, они тотчас получили особый оттенок - тревожный и роковой. Не уехал, а ушел , то есть что-то бросил, с чем-то порвал, сделал шаг, важный не только для него, но и для человечества.
Газетные телеграммы, поначалу неясные, противоречивые, волновали воображение. Ушел - неизвестно куда, затерялся в пространстве, скрылся в ненастной ночи. Потом стали вырисовываться, точно проступать из тумана, отрывочные подробности: Софья Андреевна, Чертков, их соперничество, завещание. Все понимали, что у этого ухода есть какие-то конкретные поводы, что Толстой приведен в действие механизмом каких-то вполне житейских событий - и, конечно, хотели знать эти поводы, вникнуть в события. Но в то же время угадывалось и чувствовалось, что внутренний смысл того, что произошло, перерастает значение и силу всех поводов, что теперь должны наступить события, в которых решится нечто гораздо более важное, чем все яснополянские распри, вместе взятые.
Слово, вдруг получившее такой важный и роковой смысл для всей России, пошло из самой Ясной Поляны. Но там вкладывался в него смысл несравненно более обыкновенный, почти банальный. Там говорили и думали о возможном уходе Льва Николаевича от Софьи Андреевны почти совершенно так, как вообще принято думать и говорить, что такой-то муж ушел от своей жены или такая-то жена ушла от своего мужа. И там привыкли произносить это слово (вслух или про себя) весьма задолго до той ненастной осенней ночи, когда оно стало делом. Уже летом 1884 года, в одном из своих дневников, которые с таким бесстыдством читались чуть ли не всеми желающими, Толстой записал: "Ужасно тяжело было... Напрасно я не уехал. Кажется, этого не миновать". Стой поры возможность разрыва уже постоянно висела в воздухе Ясной Поляны в течение целых двадцати шести лет. Можно сказать, что с ней там не только считались, но и привыкли к ней. Отношения между Толстым и его женой то смягчались, то обострялись вновь, порой напрягаясь до крайности, - так было, например, в июне 1897 г., когда Толстой даже написал Софье Андреевне прощальное письмо, - и остался. Однако замечательно, что сам он, видимо, не особенно верил в реальную возможность своего ухода, потому что, запечатав конверт, надписал на нем: "Если не будет особого от меня об этом письме решения, то передать его после моей смерти С.А.". Если так писал, то, значит, думал, что вряд ли ее покинет когда-нибудь.
И вот, все-таки, после двадцати шести лет непрестанных страданий и колебаний, однажды чаша его терпения переполнилась, - он встал ночью, велел запрягать, поплотнее прикрыл дверь жениной спальни, чтобы она не слышала, - и покинул дом навсегда. Чем же был вызван уход и почему на этот раз Толстой не выдержал?
Основная причина расхождения между Толстым и его женой не возбуждает, кажется, разногласий: она заключалась в том, что Софья Андреевна, не разделяя воззрений, к которым постепенно пришел Толстой за время супружеской жизни, не могла и не хотела подчинить себя и весь семейный уклад этим воззрениям. Отсюда возникал ряд частых конфликтов по множеству самых разнообразных поводов. Не надо быть врагом толстовского учения для того, чтобы признать, что Софья Андреевна была во многом права. Она выходила замуж не за Толстого, каким он стал впоследствии и, следовательно, не обязана была перестраивать свою жизнь в соответствии с происшедшей в нем переменой. Еще меньше можно ее винить в том, что она не пожелала лицемерно, по наружности только, принять толстовское учение, внутренне ему не сочувствуя. Точно так же не надо быть толстовцем для того, чтобы понять, до какой степени Толстому невыносима была та жизнь, которую, вопреки выстраданным убеждениям, приходилось ему вести подле Софьи Андреевны. Ничто не разделяет людей так глубоко, так непоправимо, как идея. Идейное расхождение превратило совместную жизнь Толстых в подлинную трагедию, ибо каждая сторона была по-своему права - и каждая перед другой стороной без вины виновата. Каждый из них мог быть только тем, чем был, - и это обоим причиняло страдания, почти непереносимые.
Трагедия осложнялась и углублялась тем, что та самая идея, которая непроходимой пропастью легла между Толстым и его женой, в то же время приковывала его к Софье Андреевне тяжкой цепью. Толстой не чувствовал себя вправе отказаться от намерения рано или поздно привести свою жену к тому, что он почитал истиною и спасением. И чем мучительней были возникавшие конфликты, чем больше страданий ему причиняло поведение Софьи Андреевны, порой злобное или оскорбительно-неблагообразное (этого нельзя отрицать), - тем повелительнее встала перед Толстым обязанность не покидать ее. Об этой обязанности он сам не раз говорит и в письмах, и в дневниках. О ней знали и ее признавали даже такие враги Софьи Андреевны, как Чертков. Наконец, на страдания, причиняемые ему Софьей Андреевной, Толстой смотрел, как на испытание, посланное ему свыше и полезное ему самому для нравственного совершенствования; несомненно, что с этой точки зрения уход представлялся ему проявлением моральной слабости, а не силы. Потому-то он и не уходил, прощая Софье Андреевне бесчисленные вины перед ним самим, перед его друзьями, перед всем, что было для него свято и дорого.
Последнее столкновение, всем известное, разыгравшееся не столько между Софьей Андреевной и Толстым, сколько между ней и Чертковым, принадлежало, конечно, к числу наиболее сильных. По существу конфликта, не было и на этот раз ничего столь исключительного, что могло бы в собственных глазах Толстого оправдать его бегство от Софьи Андреевны. Я хочу сказать: не было ничего такого, что давало бы ему основания отступиться от нее, навсегда отказавшись от мысли "обратить" ее. Толстой сбрасывал со своих плеч тот крест, который нести он почитал своим нравственным и религиозным долгом. И если Толстой все же ушел, то, значит, было еще что-то, освобождавшее его от обязанности по отношению к ней и в то же время заставлявшее по-иному понять свой долг по отношению к самому себе. Что ж это было?
Когда Александра Львовна Толстая приехала к "ушедшему" отцу в Шамордино и рассказала про то, что происходило с Софьей Андреевной, Толстой переспросил:
Так ты говоришь, что доктор не находит ее ненормальной?
Нет, не находит.
Да, впрочем, что они знают, - сказал он, махнув рукой.
Диагноз доктора вызвал в нем досаду. Он считал Софью Андреевну ненормальной и писал ей самой об этом: "Советую тебе примириться с тем, что случилось, устроиться в своем новом на время положении, а главное - лечиться".
Казалось бы, если она больна, то не говоря уже о повышенных моральных требованиях, которые предъявлял Толстой к себе, - самая простая человеческая совесть должна была ему подсказать, что жену, с которой прожил сорок восемь лет, теперь он в особенности не вправе покинуть. Он же не только ее покидал, но и думал, что иначе поступить не вправе, и - с первого взгляда это может показаться совсем чудовищно, - покидал именно вследствие ее болезни. "Я люблю тебя и жалею от всей души, - писал он ей, - но не могу поступить иначе, чем поступаю... И дело не в исполнении каких-нибудь моих желаний, требований, а только в твоей уравновешенности, спокойном, разумном отношении к жизни. А пока этого нет, для меня жизнь с тобой немыслима".
Жалею от всей души - и все-таки оставляю. И даже именно потому оставляю, что ты больна. Это можно объяснить или совершенной низостью, в которой не то что Толстой, но и самый ничтожный человек по крайности постыдился бы признаться, - или наличностью какого-то особого обстоятельства, которое по отношению к Софье Андреевне отменяло для Толстого прежние моральные требования. Таким обстоятельством не могло быть и не было ее противодействие его учению и его воле: мы видели, что Толстой долгие годы мирился с таким противодействием и считал это своим долгом. И если теперь он почувствовал, что веления нравственного долга отменяются, и если такую отмену ставил в прямую связь с болезнью, то приходится сделать отсюда два вывода: во-первых, о том, что, очевидно, в самом характере болезни было нечто исключительное, а во-вторых, - что самая эта исключительность была такого порядка, что вследствие ее нравственный долг по отношению к больной должен был уступить место требованиям какого-то иного, высшего долга.
Когда А.Л. Толстая рассказывает о чертах характера, которые то и дело проявлялись Софьей Андреевной, она лишь правдиво описывает симптомы ее болезни, - истерии. Борьба Софьи Андреевны с Толстым (особенно под конец) объясняется не только ее несочувствием его учению, ревностью к Черткову и другим, заботами о материальном положении семьи, но еще и тем, что она не могла противостоять болезненному и страстному желанию унизить или убить в нем самую душу его, не только то, что делало его всемирно знаменитым Львом Толстым, но и то, что вообще составляло его человеческую личность. К уходу, к бегству его принудил инстинкт духовного самосохранения. "Возвратиться к тебе, когда ты в таком состоянии, значило бы для меня отказаться от жизни, - писал он ей, - а я не считаю себя вправе сделать это". Не считал себя вправе - и потому что нравственный долг перед ней уступал место религиозному долгу перед самим собой. Толстому надо было либо ее вылечить, исцелить, изгнать "беса", либо уйти, чтобы охранить себя от общения с бесом. Власть исцелять и изгонять бесов не была ему дана (хотя, быть может, и могла бы быть дана). Оставалось бежать, и он бежал - в таком страхе, в таком ужасе перед ней, перед общением с ней, что одними "неприятностями", которые она ему причиняла, этого страха не объяснить.
24 сентября, за месяц с небольшим до ухода. Толстой записал в карманном своем дневнике: "От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается уйти от всех". Чертков впоследствии чуть ли не божился, что со стороны Толстого это было не более как "мимолетное настроение" и что избавиться от него, Черткова, Толстой не хотел и не мог хотеть. А за пять дней до ухода тот же Чертков писал толстовцу, болгарину Досеву: "Если бы он ушел из яснополянского дома, то при его преклонных летах и старческих болезнях он уже не смог бы теперь жить физическим трудом. Не мог бы он также пойти с посохом по миру и заболеть и умереть где-нибудь на большой дороге или прохожим странником в чужой избе. Как бы привлекателен ни был для него самого такой конец и как бы театрально и блестяще это ни показалось той толпе, которая в настоящее время его осуждает, - он не мог бы так поступить из простой любви к любящим его людям, к своим дочерям и друзьям, близким его сердцу и духу. Он не мог бы, не становясь жестоким, отказать им в том, чтобы поселиться где-нибудь в скромном помещении, где они сами, без участия прислуги, занимались бы его домашним хозяйством..."
Чертков однако же обольщался напрасно. Конечно, главная причина ухода Толстого из Ясной Поляны была Софья Андреевна: перед ней Толстой испытывал настоящий ужас. Но и Чертков, и все прочие друзья надоели ему в высокой степени. Он был весьма не прочь избавиться и от них и оказался как раз настолько "жесток", чтобы не мечтать поселиться с ними "в скромном помещении" и "без участия прислуги".
Еще в 1897 году он писал: "Как индусы под 60 лет уходят в леса, как всякому старому религиозному человеку хочется последние годы своей жизни посвятить Богу, а не шуткам, каламбурам, сплетням, теннису, так и мне, вступая в свой 70-ый год, всеми силами души хочется этого спокойствия, уединения..." То же самое он писал и перед самым уходом: "Я делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста. Уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни".
Покидая Ясную Поляну, Толстой заранее не подготовил себе будущего прибежища. Следуя своему обыкновению, которое отчасти было и его правилом, он старался не загадывать далеко вперед. Однако по тому, куда он направил свои стопы, мы можем если не угадать его последнюю решительную цель, которой у него в ту минуту еще и не было, то очень ясно увидеть, куда его вели, если не решение, то тяготение, если не мысль, то инстинкт "старого религиозного человека".
Он отправился в Шамординский монастырь, где его сестра была монахиней, и, разумеется, такой выбор был не случаен. Еще менее он мог быть окончателен. Толстой не мог не сознавать, что для постоянного местопребывания Шамордино ему не годится, ибо кто угодно, но только не он, отлученный от Церкви, мог рассчитывать, что обретет "спокойствие и уединение" в соседстве с монастырем. Следственно, Шамордино могло ему представляться лишь первым этапом в его будущем странствии. Зачем же ему был нужен этот этап? Очевидно, для каких-то бесед с матерью Марией. Но тут встает новый вопрос: хотел ли он с ней говорить как с сестрой или как с монахиней? Разумеется, очень важно, что она была его сестрой, то есть человеком лично и издавна близким, но одними родственными чувствами этого посещения не объяснишь, потому что не родственных связей Толстой искал в эти минуты. Старая родственная близость должна была только облегчить, упростить общение Толстого с матерью Марией, как с монахиней.
О том, что было говорено между Толстым и его сестрой, знаем мы очень мало, но кое-что нам известно. Однако перед тем, как обратиться к этой беседе, остановимся на одном эпизоде, предшествовавшем появлению Толстого в Шамордине.
Толстой с доктором Маковицким, Душаном Петровичем, которого он взял с собой не в качестве ученика и толстовца, а в качестве доктора, доброго человека, чего-то вроде дядьки или поводыря, приехал на станцию Козельск 28 октября днем. Отсюда предстояло ехать в Шамордино на лошадях. Путь лежал через Оптину пустынь, до которой добрались к шести часам вечера. До Шамордина оставалось еще двенадцать верст, то есть два с половиной часа езды по ужасной дороге, в ненастье, ночью. Решено было остановиться в Оптине, в монастырской гостинице и тут переночевать. Так и сделали. Но вот что примечательно: в Шамордино Толстой приехал на другой день только в половине седьмого вечера, то есть выехал из Оптиной часа в четыре дня, то есть всю первую половину дня, почти до сумерек, провел в Оптине, и не потому что чувствовал себя плохо; в это время он еще был здоров. Он разговаривал с о. Михаилом, "гостинником", то есть заведующим гостиницей, расспрашивал о знакомых старцах, а потом вышел, бродил возле скита, дважды подходил к дому старца о. Варсонофия, стоял у калитки, но не вошел.
С тем он и уехал из Оптина. О. Варсонофий впоследствии рассказывал, что к нему приходил о. Михаил, говоря, что Толстой хочет повидаться со старцами; в ответ на это о. Варсонофий просил передать, что Толстого примут с почтением и радостью. Рассказу этому не принято верить - оставим и мы его в стороне. Но далее произошло то, чему не верить нет у нас никаких оснований.
А. Ксюнин, посетивший Шамордино тотчас же после смерти Толстого, рассказывает о посещении Толстым Шамордина со слов матери Марии. Книга его, ныне переизданная, впервые была издана еще при жизни матери Марии, причем никаких опровержений с ее стороны не последовало. Ксюнин говорит, что когда Толстой "пришел к сестре (он и в Шамордине остановился в монастырской гостинице), они долго сидели вдвоем". Вышли только к обеду и пригласили в келью доктора и монахиню, которая была неотлучно около сестры Толстого.
Сестра, я был в Оптине, как там хорошо, - заметил Толстой. - С какой радостью я жил бы, исполняя самые низкие и трудные дела, но поставил бы условием не принуждать меня ходить в церковь.
Это хорошо, - отвечала сестра, - но с тебя взяли бы условие ничего не проповедовать и не учить.
Лев Николаевич задумался, опустил голову и оставался в таком положении довольно долго, пока ему не напомнили, что обед кончен.
Виделся ты со старцами? - возобновила разговор об Оптиной сестра.
Нет... Разве ты думаешь, что они меня приняли бы?.. Ты забыла, что я отлучен.
Не надо преувеличивать значение этой записи, но и не надо преуменьшать. По тому, что в ней содержится, невозможно еще судить о том, как развернулись бы дальнейшие события, но в ней закреплено много в высшей степени важного и значительного. Во-первых, в ней засвидетельствовано впечатление, произведенное на Толстого Оптиным; во-вторых, зародившаяся в нем мысль там остаться, - пусть даже при условии не ходить в церковь. Но этого мало. Многозначительно в высшей степени, что, когда сестра сказала Толстому об отказе от проповеди толстовства, как об условии пребывания в Оптиной, Толстой ничего ей не возразил, а погрузился в задумчивость, из которой долго не выходил.
Что думал он, мы не знаем. Не знаем мы и того, как развернулись бы и к чему привели бы его беседы с сестрой, - а беседы эти лишь начинались, и Толстой отнюдь не думал от них уклоняться, потому что для них именно и приехал в Шамордино. Они должны были, разумеется затянуться - Толстой даже облюбовал себе дом для жизни в Шамордине. Может быть, состоялись бы встречи Толстого с оптинскими старцами (далее мы увидим, что есть основания для такого предположения). Неизвестно, и никто не может на себя взять смелость утверждать, что эти беседы и встречи, эти блуждания ощупью, наугад, вокруг Церкви, должны были привести к таким-то, а не к иным следствиям. Может быть, остался бы Толстой при своем, а может быть - все бы кончилось огромнейшим событием: возвращением Толстого в Церковь. Это событие прошло бы далеко не бесследно, не только для него самого, но и для всей России, для всей ее религиозной, умственной, а может быть и политической жизни. Но все было сорвано и затоптано в самом начале. Последнему решению Толстого не суждено было дозреть.
На другой день после описанного разговора в Шамордино приехала Александра Львовна Толстая и привезла известия из Ясной Поляны: не только о состоянии Софьи Андреевны, но и о том, что для Толстого было страшнее всего на свете: о том, что "его местопребывание если не открыто, то вот-вот откроется, и его не оставят в покое". Иными словами, не только слетятся журналисты и синематографщики всего мира, но настигнет его сама Софья Андреевна. Перечтите воспоминания А. Л. Толстой - и вы увидите, какая паника овладела Толстым. Случись это несколькими днями позже - быть может, Софья Андреевна уже не была бы ему страшна, не была бы властна над ним, но теперь его ужас перед ее приближением был таков, что он все забыл, сорвался, не простясь с сестрой и ни о чем с ней не договорившись, опрометью бросился прочь из Шамордина, вслепую, куда глаза глядят - снова в ночь, в неизвестность.
"Карту, - сказал Душан Петрович, - если ехать, надо знать куда".
Спутники Толстого наклонились над картой, стали по ней водить пальцами. Закружились и замелькали слова, звучавшие в тех обстоятельствах совершенно бессмысленно, хотя говорившие полагали, что они рассуждают вполне разумно. Новочеркасск, Кавказ, заграница, Болгария... Толстой в этих метаниях по карте не принимал участия. Теперь ему было все равно, куда бежать. Он бежал, чтобы бежать - то есть в пространство, в пустоту, в никуда. Это бегство могло кончиться только тем, чем и кончилось, - смертью. Достойным концом этой трагедии, которая в глазах всего мира грозила превратиться в комедию (бегство, погоня, настигающая жена), - могла быть только смерть.
Своему заклятому врагу Черткову и всей вообще чертковщине Софья Андреевна нечаянно оказала величайшую услугу: единой угрозой своего появления она пресекла события, которые могли не состояться, но могли ведь и состояться, и которые именно для Черткова были бы величайшим несчастьем и крушением.
Он умирал в безвестном пространстве, на безвестной станции Астапово. В самый канун его смерти туда приехал о. Варсонофий, старец из Оптиной пустыни, в сопровождении другого старца. Впоследствии был пущен язвительный слух о том, будто этот приезд состоялся "по приказу из Петербурга". В воздухе того времени это звучало так же, как если бы было сказано прямо: "по приказанию департамента полиции". Слух утвердился, слишком многие приняли его на веру, не требуя доказательств, которых, конечно, ни у кого не было.
Это была ложь. По прибытии в Астапово о. Варсонофий просил допустить его к Толстому, получил отказ и написал Александре Львовне Толстой письмо, которое она полностью привела в своих воспоминаниях. О. Варсонофий писал, между прочим: "Почтительно благодарю ваше сиятельство за письмо Ваше, в котором пишете, что воля родителя Вашего для Вас и для всей семьи Вашей поставляется на первом плане. Но Вам, графиня, известно, что граф выражал сестре своей, а Вашей тетушке, монахине матери Марии, желание видеть нас и беседовать с нами". Эта ссылка на мать Марию имеет решающее значение. Если бы Толстой не выражал желания видеть старцев, мать Мария не сказала бы об этом о. Варсонофию, а о. Варсонофий не мог бы ссылаться на нее, если бы она в действительности ему этого не говорила.
А.Л. Толстая не допустила старцев к умирающему отцу. Винить ее в этом мы не имеем права: она заботилась лишь о том, чтобы продлить последние минуты толстовской жизни, а беседа со старцами, даже самая встреча, самое появление их должны были взволновать Толстого глубочайшим образом.
Мы не знаем, чем кончилось бы это свидание, если бы оно состоялось. Мы можем судить лишь о том, что было, и лишь едва осмеливаемся предполагать то, что могло быть. Но Судья, которому все открыто, судил Льва Толстого, взирая не на то, что было, не на то, что произошло изволением людей, но по тому единственно, что было бы, если бы состоялось последнее общение Толстого с Церковью.
Этого суда мы не знаем.
Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939) поэт, прозаик, литературовед.
Лев Николаевич Толстой ( - ), русский писатель, критик, общественный деятель.Позже он напишет в "Исповеди":
"Сообщенное мне с детства вероучение исчезло во мне так же, как и в других, с той только разницей, что так как я с 15-ти лет стал читать философские сочинения, то мое отречение от вероучения очень рано стало сознательным. Я с 16 лет перестал становиться на молитву и перестал по собственному побуждению ходить в церковь и говеть..."
В период юношества Толстой увлекается Монтескье и Руссо . О последнем известно его признание: "В 15 лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного креста ". .
"...Знакомство с западными безбожниками еще более помогло ему стать на этот страшный путь... ", - писал о. Иоанн Кронштадтский
Именно эти годы окрашены напряженным самоанализом и борьбой с собой, что отражено в дневнике, который Толстой вел в течение всей жизни. Тогда же у него возникло серьезное желание писать и появились первые незавершенные художественные наброски.
Военная служба. Начало писательской деятельности
В эти же годы у Толстого появляются мысли об "основании новой религии". Будучи 27-летним офицером, находясь под Севастополем, однажды после угарного ночного кутежа и крупного проигрыша, в дневнике от 5 марта года он пишет:
"Разговор о божестве и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить всю жизнь. Мысль эта - основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле."
Толстой низводит упование на грядущее блаженство с неба на землю и Христос мыслится в этой религии только как человек. Зерно этого размышления до поры зрело, пока не дало ростки в 80-х годах, в пору духовного кризиса, настигшего Толстого.
"Война и мир","Анна Каренина".
С моментом окончания романа совпадает начало духовного кризиса Толстого. Внутренние метания героя романа Лёвина есть отражение происходившего в душе самого автора.
Духовный кризис. Создание учения
В 80-е гг. Толстой заметно охладевает к художественной работе и даже осуждает как барскую «забаву» свои прежние романы и повести. Он увлекается простым физическим трудом, пашет, шьет себе сапоги, становится вегетарианцем, отдает семье все свое крупное состояние, отказывается от прав литературной собственности. В то же время растет его недовольство привычным образом жизни.
Свои новые социальные взгляды Толстой связывает с нравственно-религиозной философией. Новое миросозерцание Толстого широко и полно выразилось в его произведениях «Исповедь» (1879-80, опубликована 1884) и «В чём моя вера?» (1882-84). Труды «Исследование догматического богословия» (1879-80) и «Соединение и перевод четырёх евангелий» (1880-81) кладут основу религиозной стороне толстовского учения .
"Вся его философия сводилась отныне к морали. - пишет И.А. Ильин - И в этой морали было два истока: сострадание, которое он называет "любовью", и абстрактный, резонерствующий рассудок, который он называет "разумом" ".
Бог определяется Толстым прежде всего через отрицание всех тех свойств, какие раскрываются в православном вероучении. У Толстого свое понимание Бога.
"Эту точку зрения, - отмечает И.А. Ильин, - можно назвать аутизмом (аутос по-гречески значит сам), т. е. замыканием в рамках самого себя, суждением о других людях и вещах с точки зрения собственного разумения, т. е. субъективистская беспредметность в созерцании и оценке. Толстой - аутист: в мировоззрении, культуре, философии, созерцании, оценках. В этом аутизме суть его доктрины ".
Постепенно его мировоззрение вырождается в своеобразный религиозный нигилизм . Толстой подверг критике и отрицанию Символ Веры , Катехизис святителя Филарета , Послание восточных патриархов , Догматическое Богословие митрополита Макария . И всё то, что стоит за этими трудами.
Отлучение от Церкви
В последнее десятилетие жизни Толстой поддерживает личные отношения с В.Г.Короленко, А.П.Чеховым , М.Горьким . В это время созданы: «Хаджи-Мурат», «Фальшивый купон», неоконченная повесть «Нет в мире виноватых», «Отец Сергий», драма «Живой труп», «После бала», «Посмертные записки старца Федора Кузмича...».Последние годы жизни Толстой проводит в Ясной Поляне в непрестанных душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами, с одной стороны, и С.А.Толстой – с другой. Его часто мучает мысль уйти из дома. Он объясняет эти мучения "несоответствием жизни с верованиями".
В ночь на 28 октября года Толстой в сопровождении доктора Д.П. Маковицкого навсегда уходит из Ясной Поляны. В письме жене он пишет: "Кроме всего другого, я не могу больше жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста - уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни ".
Толстой посетил Оптину Пустынь и свою сестру, монахиню М.Н. Толстую, в Шамординском монастыре . В Оптиной Пустыни ходил вдоль церковных стен, но так и не зашел на территорию монастыря. "К старцам сам не пойду. Если бы сами позвали, пошел бы " - передает слова Толстого Д.П. Маковицкий в своем дневнике.
В дороге Толстой простудился и заболел воспалением легких. 7 ноября года писатель скончался без покаяния в пути на станции Астапово Рязанско-Уральской железной дороги.
Из высказывания старца Варсонофия после смерти Толстого: "Хотя он и Лев, но не мог разорвать кольца той цепи, которою сковал его сатана ".
Ольденбург С.С., историк:
"Для власти вставала трудная задача: как отнестись к чествованиям памяти Толстого?..Государь нашел выход: на докладе о кончине Л.Н. Толстого он поставил отметку: "Душевно сожалею о кончине великого писателя, воплотившего, во времена расцвета своего дарования, в творениях своих родные образы одной из славнейших годин русской жизни. Господь Бог да будет ему Милостивым Судией". <...> Государственная власть не приняла участие в гражданских похоронах Толстого... Великого писателя похоронили на холме около Ясной Поляны; в похоронах участвовало несколько тысяч человек, в большинстве - молодежи ".
Основные произведения
Романы:
- «Семейное счастье» (1859)
- «Декабристы» (1860-61, незаконч., опубл. 1884)
- «Война и мир» (1863- 1869, печатался с 1865,1-е отд. изд. 1867-69, 3 изд. исправл. 1873)
- «Анна Каренина» (1873- 1877, опубл. 1875-77)
- «Воскресение» (1889- 1899, опубл. 1899)
Повести:
- Трилогия: «Детство» (1852), «Отрочество» (1854), «Юность» (1857; вся трил.-1864)
- «Два гусара», «Утро помещика» (обе - 1856)
- «Казаки» (незаконч., опубл. 1863)
- «Смерть Ивана Ильича» (1884-86)
- «Крейцерова соната» (1887-89, опубл. 1891)
- «Дьявол» (1889-90, опубл. 1911)
- «Отец Сергий» (1890-98, опубл. 1912)
- «Хаджи-Мурат» (1896-1904, опубл. 1912)
- «Посмертные записки старца Федора Кузьмича...» (незаконч., 1905, опубл. 1912)
Рассказы, в т. ч.:
- «Набег» (1853)
- «Записки маркёра», «Рубка леса» (оба - 1855)
- Цикл «Севастопольские рассказы» («Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае», оба - 1855; «Севастополь в августе 1855 года», 1856)
- «Метель», «Разжалованный» (оба - 1856)
- «Люцерн» (1857)
- «Три смерти» (1859)
- «Холстомер» (1863-85)
- «Франсуаза» (переделка рассказа Г. де Мопассана «Порт», 1891)
- «Кто прав?» (1891-93, опубл. 1911)
- «Дорого стоит» (переделка отрывка из очерка Г. де Мопассана «На воде», 1890; опубл. 1899 в Англии, в России 1901)
- «После бала» (1903, опубл. 1911)
- «Фальшивый купон» (кон. 1880-х гг. - 1904, опубл. 1911)
- «Алеша Горшок» (1905, опубл. 1911)
- «Корней Васильев», «Ягоды», «За что?», «Божеское и человеческое» (все - 1906)
- «Что я видел во сне» (1906, опубл. 1911)
- «Ходынка» (1910, опубл. 1912)
- «Нечаянно» (1910, опубл. 1911)
Рассказы и сказки для детей и народного чтения, в т. ч.:
- в «Азбуке» (кн. 1-4, 1872), «Новой азбуке» (1875) и четырех «Русских книгах для чтения» (1875):
- «Три медведя», «Филипок», цикл рассказов о Бульке, «Кавказский пленник» и мн. др.
- Философско-нравоучительные рассказы и притчи, в т. ч.:
- «Чем люди живы» (1881)
- «Где любовь, там и бог», «Вражье лепко, а божье крепко», «Упустишь огонь - не потушишь», «Два старика» (все - 1885)
- «Два брата и золото», «Ильяс», «Свечка», «Три старика», «Много ли человеку земли нужно», «Крестник» (все-1886)
Драматургия:
- комедии
- «Зараженное семейство» (1864, опубл. 1928)
- «Первый винокур, или Как чертенок краюшку заслужил» (1886)
- «Плоды просвещения» (1891)
- «От ней все качества» (1910, опубл. 1911)
- драмы
- «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть» (1887)
- «Живой труп» (1900, незаконч., опубл. 1911)
- «И свет во тьме светит» (1880-е-1900-е гг., опубл. 1911)
Публицистика, в т. ч.:
- «Исповедь» (1879-82; опубл. 1884, Женева, в России - 1906)
- статьи
- «О переписи в Москве» (1882)
- «Так что же нам делать?» (1882-86; опубл. полн. 1906)
- «О голоде» (1891; опубл. на англ. яз. 1892, на рус. яз. полн. 1954)
- «Николай Палкин» (опубл. в Женеве 1891)
- «Стыдно» (1895)
- «Рабство нашего времени» (1900; в России опубл. ч. 1-1906, полн.-1917)
- «Не убий» (опубл. за границей 1900, в России - 1917)
- «Царю и его помощникам» (опубл. за границей 1901)
- «Не могу молчать» (опубл. за границей 1908, в России до 1917 распространялась нелегально)
Педагогические сочинения, в т.ч.:
- ст. «Прогресс и определение образования» (1863) и др.
Религиозно-философские сочинения:
- «Исследование догматического богословия» (1879-80)
- «Соединение и перевод четырех евангелий» (1880-81)
- «В чем моя вера» (1884)
- «Царство Божие внутри вас» (1893, на франц. яз.; в России запрещено, опубл. 1906) и др.
Критика, в т.ч.:
- «Речь в Обществе любителей российской словесности» (1859, опубл. 1928)
- «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?» (1862)
- «Об искусстве» (1889, незаконч., опубл. 1927)«Что такое искусство?» (1897-98)
- «О Шекспире и о драме» (1906)
- «О Гоголе» (1909)
Дневники (1847-1910)
Литература
- Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников, 1978
- Л.Н. Толстой: pro et contra, 2000
- Абрамович Н.Я. Религия Толстого, 1914
- Басинский П.В. Лев Толстой: Бегство из рая, 2010
- Бирюков П.И. Биография Толстого, 1911-1913
- Булгаков В.Ф. Толстой в последний год его жизни, 1957
- Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого, 1959
- Зверев М.А., Туниманов В.А. Лев Толстой, 2006
- Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский,2000
- Новые материалы о Толстом: Из архива Н. Н. Гусева., 2002
- Георгий Ореханов , свящ. Жестокий суд России: В.Г. Чертков в жизни Л.Н. Толстого, 2009.
- Георгий Ореханов, свящ. Русская Православная Церковь и Л.Н. Толстой, М.: Издательство ПСТГУ, 2010
Там же, с.463
Андреев И.М.Русские писатели XIX века, М.,2009, с.369
См. книгу «Отец Иоанн Кронштадтский и граф Лев Толстой» (Джорданвилль, 1960 г.)
В ночь на 28 октября по старому стилю 1910 года Лев Николаевич Толстой покинул Ясную Поляну, чтобы уже никогда не вернуться и спустя несколько дней умереть на Богом забытой крохотной железнодорожной станции. Что же подтолкнуло писателя к такому отчаянному шагу?
Ясная Поляна
Отношения с женой у Льва Николаевича к этому времени были уже серьезно осложнены. Известно, что Софья Андреевна, прожившая с Толстым в браке, который длился 48 лет, была ему хорошей женой. Она родила Толстому 13 детей, всегда исключительно нежно и внимательно выполняла материнские обязанности, занималась переписыванием и подготовкой рукописей мужа к печати, образцово вела хозяйство. Однако, к 1910 году отношения Толстого с женой до крайности обострились. У Софьи Андреевны начались истерические припадки, во время которых она просто не владела собой. Летом 1910 года в Ясную Поляну были приглашены психиатр профессор Россолимо и хороший врач Никитин, знавший Софью Андреевну давно. После двухдневных исследований и наблюдений, они установили диагноз «дегенеративной двойной конституции: паранойяльной и истерической, с преобладанием первой». Разумеется, тяжелое расстройство не могло возникнуть на пустом месте. Причиной ему были идеи Льва Николаевича. Стремление писателя быть проще и ближе к народу, его манеру одеваться в крестьянскую одежду, его вегетарианство и прочее Софья Андреевна терпела. Однако, когда Толстой объявил о намерении отказаться от авторских прав на свои сочинения, созданные после 1881 года, его жена восстала. Ведь отказ от авторских прав означал отказ от гонораров за публикации, которые были очень и очень значительными. Толстой желал спасти мир, приведя все человечество к более правильной, честной и чистой жизни. Софья Андреевна таких больших задач перед собой не ставила, она лишь желала дать детям надлежащее образование и обеспечить им достойное будущее. Впервые о своем желании отказаться от авторских прав Толстой заявил в 1895 году. Тогда же он изложил в дневнике свою волю на случай смерти. Он обращался к детям с просьбой также отказаться от наследования авторского права: «Сделаете это - хорошо. Хорошо это будет и для вас; не сделаете - это ваше дело. Значит, вы не готовы это сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжелым для меня делом жизни». Как видим, первоначально Толстой просто советовал детям поступить таким образом. Однако, у Софьи Андреевны были основания полагать, что со временем эта мысль может быть сформулирована именно как последняя воля. В этом ее укрепляло все растущее влияние на мужа со стороны его друга и лидера толстовства, как общественного движения В. Г. Черткова. В своем дневнике Софья Андреевна напишет 10 октября 1902 года: «Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю и дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, -- мы наградили бы богатые фирмы издательские...». В доме начался настоящий кошмар. Несчастная супруга гениального писателя утратила всякий контроль над собой. Она подслушивала и подглядывала, старалась не выпускать мужа из виду ни на минуту, рылась в его бумагах, стараясь найти завещание, в котором Толстой лишает своих наследников авторских прав на его книги. Все это сопровождалось истериками, падениями на пол, демонстративными суицидальными попытками. Последней каплей стал такой эпизод: Лев Николаевич проснулся в ночь с 27 на 28 октября 1910 года и услышал, как жена роется в его кабинете, в надежде отыскать «тайное завещание». В ту же ночь, дождавшись, когда Софья Андреевна, наконец, уйдет к себе, Толстой покинул дом.
Побег
Он покинул дом в сопровождении своего врача Маковицкого, который постоянно жил в имении. Кроме Маковицкого о побеге знала лишь его младшая дочь Саша, которая, единственная из членов семьи, разделяла взгляды отца. Решено было взять с собой только самое необходимое. Получился чемодан, узел с пледом и пальто, корзина с провизией. Денег с собой писатель взял лишь 50 рублей, а Маковицкий, вообразив, что они едут в имению к зятю Толстого, почти все деньги оставил в комнате. Разбудили кучера и отправились на станцию Щекино. Здесь Толстой заявил о намерении отправиться в Оптину пустынь. В Козельск Толстой пожелал ехать 3-м классом, с народом. Вагон был забит и прокурен, Толстой вскоре начал задыхаться. Он перешел на площадку вагона. Там дул ледяной встречный ветер, но зато никто не курил. Именно этот час на передней площадке вагона Маковицкий назовет впоследствии «роковым», полагая, что именно тогда Лев Николаевич и простудился. Наконец, прибыли в Козельск.
Оптина пустынь и Шамордино
Здесь Толстой надеялся встретиться с кем-нибудь из прославленных старцев Оптиной пустыни. Как известно, писатель был отлучен от церкви, и такой шаг восьмидесятидвухлетнего старика следует рассматривать, возможно, как готовность пересмотреть свои взгляды. Но - не случилось. Толстой провел в Оптиной восемь часов, но так и не сделал первого шага, не постучался в дом ни к одному из оптинских старцев. И никто из них не позвал его, несмотря на то, что всем в Оптиной пустыни было известно, что писатель здесь. Сохранились рассказы о том, что когда они отплывали на пароме от Оптиной, Толстого провожали пятнадцать монахов. - Жалко Льва Николаевича, ах ты, господи! - шептали монахи. - Бедный Лев Николаевич! 29 октября Толстой отправился в Шамордино, к своей сестре, которая была монахиней Казанской Амвросиевской женской пустыни. Он хотел остаться здесь на какое-то время и даже думал договориться об аренде домика по соседству с монастырем, но не сделал этого. Вероятно, причиной стал приезд дочери Саши. Она прибыла очень решительно настроенная против семьи и матери, всецело поддерживающая отца, к тому же возбужденная путешествием и секретностью отъезда. Молодой задор Саши, видимо, диссонировал с настроением Толстого, бесконечно уставшего от семейных дрязг и споров, и желавшего только одного - покоя. Утром 31 октября Толстой уехал из Шамордина.
Астапово
Куда ехать дальше ни Толстой, ни сопровождавшие его люди, видимо, не очень знали. В Козельске, прибыв на вокзал, они сели на поезд, который стоял у перрона «Смоленск -- Раненбург». Вышли на станции Белево, приобрели билеты до Волово. Там намеревались сесть на какой-нибудь поезд, следующий в южном направлении. Целью был Новочеркасск, где у жила племянница Толстого. Там думали получить заграничные паспорта и отправиться в Болгарию. А если не получится - на Кавказ. Однако, в дороге дала себя знать простуда, которую Толстой получил по дороге в Козельск. Пришлось сойти на станции Астапово - теперь это город Лев Толстой в Липецкой области. Простуда обернулась воспалением легких. Толстой умер спустя несколько дней в доме начальника станции Ивана Ивановича Озолина. На то короткое время, что умирающий писатель находился там, этот небольшой домик превратился в самое важное место в России, да и не только. Отсюда по всему свету летели телеграммы, сюда примчались журналисты, общественные деятели, почитатели творчества Толстого и государственные мужи. Сюда же приехала и Софья Андреевна. Не замечая ничего, не отдавая себе отчета в том, что свидетелем ее горя стал едва ли не весь мир, она бродила вокруг домика Озолина, стараясь узнать, что там происходит, каково состояние ее Левочки. Чертков и Александра Николаевна сделали все, чтобы не допустить Софью Андреевну к умирающему мужу. Она смогла проститься с ним лишь в самые последние минуты, когда он был почти без сознания. 7 ноября в 6 часов 5 минут Лев Николаевич умер. Озолин остановил часы в здании вокзала, приведя стрелки именно в это положение. Старинные часы в здании станции Лев Толстой и до сих пор показывают 6 часов 5 минут.
В ночь на 28 октября по старому стилю 1910 года Лев Николаевич Толстой покинул Ясную Поляну, чтобы уже никогда не вернуться и спустя несколько дней умереть на Богом забытой крохотной железнодорожной станции. Что же подтолкнуло писателя к такому отчаянному шагу?
Ясная Поляна
Отношения с женой у Льва Николаевича к этому времени были уже серьезно осложнены. Известно, что Софья Андреевна, прожившая с Толстым в браке, который длился 48 лет, была ему хорошей женой. Она родила Толстому 13 детей, всегда исключительно нежно и внимательно выполняла материнские обязанности, занималась переписыванием и подготовкой рукописей мужа к печати, образцово вела хозяйство. Однако, к 1910 году отношения Толстого с женой до крайности обострились. У Софьи Андреевны начались истерические припадки, во время которых она просто не владела собой. Летом 1910 года в Ясную Поляну были приглашены психиатр профессор Россолимо и хороший врач Никитин, знавший Софью Андреевну давно. После двухдневных исследований и наблюдений, они установили диагноз «дегенеративной двойной конституции: паранойяльной и истерической, с преобладанием первой».
Разумеется, тяжелое расстройство не могло возникнуть на пустом месте. Причиной ему были идеи Льва Николаевича. Стремление писателя быть проще и ближе к народу, его манеру одеваться в крестьянскую одежду, его вегетарианство и прочее Софья Андреевна терпела. Однако, когда Толстой объявил о намерении отказаться от авторских прав на свои сочинения, созданные после 1881 года, его жена восстала. Ведь отказ от авторских прав означал отказ от гонораров за публикации, которые были очень и очень значительными. Толстой желал спасти мир, приведя все человечество к более правильной, честной и чистой жизни. Софья Андреевна таких больших задач перед собой не ставила, она лишь желала дать детям надлежащее образование и обеспечить им достойное будущее. Впервые о своем желании отказаться от авторских прав Толстой заявил в 1895 году. Тогда же он изложил в дневнике свою волю на случай смерти. Он обращался к детям с просьбой так же отказаться от наследования авторского права: «Сделаете это -- хорошо. Хорошо это будет и для вас; не сделаете -- это ваше дело. Значит, вы не готовы это сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжелым для меня делом жизни». Как видим, первоначально Толстой просто советовал детям поступить таким образом. Однако, у Софьи Андреевны были основания полагать, что со временем эта мысль может быть сформулирована именно как последняя воля. В этом ее укрепляло все растущее влияние на мужа со стороны его друга и лидера толстовства, как общественного движения В. Г. Черткова.
В своем дневнике Софья Андреевна напишет 10 октября 1902 года: «Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю и дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, -- мы наградили бы богатые фирмы издательские...» .
В доме начался настоящий кошмар. Несчастная супруга гениального писателя утратила всякий контроль над собой. Она подслушивала и подглядывала, старалась не выпускать мужа из виду ни на минуту, рылась в его бумагах, стараясь найти завещание, в котором Толстой лишает своих наследников авторских прав на его книги. Все это сопровождалось истериками, падениями на пол, демонстративными суицидальными попытками.
Последней каплей стал такой эпизод: Лев Николаевич проснулся в ночь с 27 на 28 октября 1910 года и услышал, как жена роется в его кабинете, в надежде отыскать «тайное завещание».
В ту же ночь, дождавшись, когда Софья Андреевна, наконец, уйдет к себе, Толстой покинул дом.
Побег
Он покинул дом в сопровождении своего врача Маковицкого, который постоянно жил в имении. Кроме Маковицкого о побеге знала лишь его младшая дочь Саша, которая, единственная из членов семьи, разделяла взгляды отца.
Решено было взять с собой только самое необходимое. Получился чемодан, узел с пледом и пальто, корзина с провизией. Денег с собой писатель взял лишь 50 рублей, а Маковицкий, вообразив, что они едут в имению к зятю Толстого, почти все деньги оставил в комнате.
Разбудили кучера и отправились на станцию Щекино. Здесь Толстой заявил о намерении отправиться в Оптину пустынь.
В Козельск Толстой пожелал ехать 3-м классом, с народом.
Вагон был забит и прокурен, Толстой вскоре начал задыхаться. Он перешел на площадку вагона. Там дул ледяной встречный ветер, но зато никто не курил. Именно этот час на передней площадке вагона Маковицкий назовет впоследствии «роковым», полагая, что именно тогда Лев Николаевич и простудился.
Наконец, прибыли в Козельск.
Оптина пустынь и Шамордино
Здесь Толстой надеялся встретиться с кем-нибудь из прославленных старцев Оптиной пустыни. Как известно, писатель был отлучен от церкви, и такой шаг восьмидесятидвух летнего старика следует рассматривать, возможно, как готовность пересмотреть свои взгляды. Но – не случилось. Толстой провел в Оптиной восемь часов, но так и не сделал первого шага, не постучался в дом ни к одному из оптинских старцев. И никто из них не позвал его, несмотря на то, что всем в Оптиной пустыни было известно, что писатель здесь.
Сохранились рассказы о том, что когда они отплывали на пароме от Оптиной, Толстого провожали пятнадцать монахов.
Жалко Льва Николаевича, ах ты, господи! -- шептали монахи. -- Бедный Лев Николаевич!
29 октября Толстой отправился в Шамордино, к своей сестре, которая была монахиней Казанской Амвросиевской женской пустыни. Он хотел остаться здесь на какое-то время и даже думал договориться об аренде домика по соседству с монастырем, но не сделал этого. Вероятно, причиной стал приезд дочери Саши. Она прибыла очень решительно настроенная против семьи и матери, всецело поддерживающая отца, к тому же возбужденная путешествием и секретностью отъезда. Молодой задор Саши, видимо, диссонировал с настроением Толстого, бесконечно уставшего от семейных дрязг и споров, и желавшего только одного – покоя.
Астапово
Куда ехать дальше ни Толстой, ни сопровождавшие его люди, видимо, не очень знали. В Козельске, прибыв на вокзал, они сели на поезд, который стоял у перрона «Смоленск -- Раненбург». Вышли на станции Белево, приобрели билеты до Волово. Там намеревались сесть на какой-нибудь поезд, следующий в южном направлении. Целью был Новочеркасск, где у жила племянница Толстого. Там думали получить заграничные паспорта и отправиться в Болгарию. А если не получится – на Кавказ.
Однако, в дороге дала себя знать простуда, которую Толстой получил по дороге в Козельск. Пришлось сойти на станции Астапово – теперь это город Лев Толстой в Липецкой области.
Простуда обернулась воспалением легких.
Толстой умер спустя несколько дней в доме начальника станции Ивана Ивановича Озолина. На то короткое время, что умирающий писатель находился там, этот небольшой домик превратился в самое важное место в России, да и не только. Отсюда по всему свету летели телеграммы, сюда примчались журналисты, общественные деятели, почитатели творчества Толстого и государственные мужи. Сюда же приехала и Софья Андреевна. Не замечая ничего, не отдавая себе отчета в том, что свидетелем ее горя стал едва ли не весь мир, она бродила вокруг домика Озолина, стараясь узнать, что там происходит, каково состояние ее Левочки. Чертков и Александра Николаевна сделали все, чтобы не допустить Софью Андреевну к умирающему мужу. Она смогла проститься с ним лишь в самые последние минуты, когда он был почти без сознания.
Озолин остановил часы в здании вокзала, приведя стрелки именно в это положение. Старинные часы в здании станции Лев Толстой и до сих пор показывают 6 часов 5 минут.
По этой же теме:
Зачем в 1910 году Лев Толстой сбежал из дома Что заставило Льва Толстого в 1910 году уйти из дома
Задачи исследования
Трагический уход Толстого из родового дома в Ясной Поляне, завершившийся его смертью на железнодорожной станции Астапово, продолжает привлекать внимание и через 100 лет после события, потрясшего Россию. О печальных итогах 50-летнего брака Льва Николаевича и Софьи Андреевны написаны множество статей, опубликованы мемуары, монографии и художественные биографии. О Толстом, как ни об одном русском писателе, пишут за рубежом, причем число стран, где изучают его творчество, постоянно увеличивается. Видное место по масштабам исследований о Толстом занимают ученые США и Канада. Для российского читателя, особенно, литературоведа, знакомство с работами о Толстом американских и канадских ученых и писателей, несомненно, окажется полезным. Вместе с тем, тема Толстого и его творчества в североамериканской научной и художественной литературе настолько велика, что в рамках статьи, возможно подробно рассмотреть лишь отдельный ее фрагмент, в данном случае, выяснение причин ухода Толстого из Ясной Поляны.
Ограничение темы исследования не исключает необходимости общего ознакомления российских читателей с состоянием научного и художественного творчества о Толстом в США и Канаде. Поэтому в настоящей статье было поставлено несколько задач: 1. Дать представление о месте Толстого в североамериканской культуре; 2. Охарактеризовать количественную динамику книг о Толстом, опубликованных американскими и канадскими учеными и писателями; 3. Рассмотреть основные работы североамериканских ученых, посвященные анализу причин ухода Толстого из Ясной Поляны. В статье рассматриваются только научные работы. Художественные биографии Толстого и его жены планируется рассмотреть в следующей статье. Настоящая работа выполнена в рамках научного гранта РГНФ "Л.Н. Толстой в русском и мировом сознании: перекличка на рубеже веков (100 лет после ухода)". Автор выражает благодарность Джону Вудсворту, сотруднику Группа славянских исследований при Оттавском университете, за ценные замечания по материалам статьи.
Место Толстого в с
евероамериканской культуре
В Северной Америке Лев Толстой - самый известный русский писатель. Его знают повсеместно - от Нью-Йорка, Монреаля и Сан-Франциско до городков американской и канадской глубинки. По сюжетам его романов сняли десяток фильмов в Голливуде, о Толстом дети слышат в школах. Остальные великие русские остаются для избранных. Чайковский с его "Щелкунчиком" и "Лебединым озером" воспринимается как нечто европейское, ставшее частью местной культуры, Пушкин, несмотря на усилия Набокова, едва переводим, а Достоевского и Чехова, во многих отношениях превосходящих Толстого, ценят лишь интеллектуалы. Но и в их среде заметно выделяют Толстого. Согласно опросу 125 американских и английских писателей, опубликованному в 2007 г., из 10 лучших произведений всех времен первое и третье место заняли романы Толстого "Анна Каренина" и "Война и мир", рассказы Чехова оказались на девятом месте, а Достоевский вообще не попал в первую десятку. В другом исследовании названо 100 ведущих писателей, драматургов и поэтов мира. Здесь Толстой занял четвертое место (после Шекспира, Данте и Гомера), Достоевский оказался на пятнадцатом месте, а Пушкин на двадцать первом.
Итак, Толстой занимает почетное место в американской обойме признанно
великих авторов. Чем можно объяснить столь высокую оценку? Ответ очевиден. Она основана на почитании больших романов Толстого - "Войны и мира" и "Анны Карениной". Кроме литературных достоинств романов, американцев привлекает доступность. Романы Толстого крупномасштабны и посвящены большим темам - войне, любви и семье. Язык прост для перевода, а герои обаятельны. Они аристократы, то есть европейцы по культуре, но европейцы идеальные, избавленные от будней повседневных забот и имеющие досуг для культивирования высоких чувств. Их мысли и поступки очевидны и понимание не требует усилий, неизбежных при встрече с духовно напряженными героями Достоевского или с полутонами психологических акварелей Чехова. И наконец, с чего следовало бы начать, почитатели Толстого не заблуждаются: он действительно великий писатель.
Особое место в истории Северной Америки занимает Толстой - общественный деятель. Влияние его было двояким - прямым и косвенным. Толстой активно участвовал в переселении духоборов в Канаду. Вместе с последователями Толстой организовали компанию в их защиту, и помог заручиться поддержкой мировой общественности. Писатель передал духоборам гонорары от пьес, и ради них закончил отложенный роман "Воскресение", чтобы помочь им деньгами на переселение. В 1898 - 1899 гг. около 8 тыс. духоборов прибыли морем в Канаду. Одну из партий духоборов сопровождал Сергей Толстой, сын писателя. Духоборы и поныне остаются заметной религиозной общиной западной Канады.
Косвенное влияние Толстого определяется тем, что он был духовным отцом толстовства - движения, проповедующее нравственное совершенствование путем труда, непротивления злу насилием, всепрощения и всеобщей любви. Опыт толстовцев был использован при организации кибуцев в Палестине (будущем Израиле), ставших образцом при создании коммун в Северной Америке, ныне объединенных в "Федерацию эгалитарных коммун" (Federation of Egalitarian Communities). Несравненно значительней по последствиям факт, что взгляды Толстого оказали влияние на Махатму Ганди, основателя движения ненасильственного сопротивления в Индии. В свою очередь, Ганди стал примером для Мартина Лютера Кинга, возглавившего движение за гражданские права черного населения США.
Важную роль в приеме русских беженцев, попавших в США в период Второй мировой войны и в послевоенные годы, сыграл Толстовский фонд, основанный в 1939 г. благодаря усилиям дочери писателя, Александры Толстой. В основу гуманитарной деятельности фонда были положены идеи ее отца. Кроме адаптации беженцев, фонд помогал сиротам и престарелым и финансировал образовательные программы. В 1941 г. фонд приобрел в штате Нью-Йорк ферму с обширным участком земли, ставшую временным прибежищем для беженцев. В настоящее время ферма работает как реабилитационный центр и дом престарелых. Библиотека Толстовского фонда является одним из центров русской культуры в Америке.
Толстой в североамериканской русистике
: основные монографии
и журналы
Вряд ли приходится удивляться, что творчеству и жизни Толстого отведено выдающееся место в работах американских и канадских ученых, занимающихся изучением русской литературы и истории. Однако произошло это не сразу: первые четыре десятилетия ХХ века шло накопление знаний о Толстом среди еще немногочисленных русистов США и Канады. Тон задавали переводы Толстого, воспоминания о нем родных и знакомых и работы европейских, в первую очередь, британских авторов. В 1946 г. была опубликована первая американская монография о Толстом и затем до конца 1970-ых годов в США каждое десятилетие появлялась по две-три новые книги (не считая диссертаций), посвященных Толстому и его творчеству (см. таблицу). Подлинного расцвета толстоведение в США и Канаде достигает в 1980-е годы, когда за десятилетие вышли из печати 12 новых книг о Толстом. Столько же книг американские и канадские авторы опубликовали и в 1990-е годы. Наконец, за неполное десятилетие XXI века (2001-2008 г.г.) в США и Канаде появилось еще девять книг, посвященных Толстому, его трудам и переписке.
ТАБЛИЦА. Книги о Толстом и его творчестве, опубликованные американскими и канадскими учеными с 1946 по 2009 г.
(Приведены первые издания основных книг).
| Год | Автор(ы), страна | Вид работы | Название (русск.) с указанием сноски на оригинальное издание |
| 1946 | Эрнст Симмонс, США | Научная биография | "Лев Толстой" |
| 1957 | Джордж Гибиан, США | Научная монография | "Толстой и Шекспир" |
| 1959 | Джордж Стейнер, США | Научная монография | "Толстой или Достоевский: Старомодное критическое эссе" |
| 1967 | Ральф Мэтлоу (ред.), США | Сборник научных трудов | "Толстой: Коллекция критических эссе" |
| 1968 | Эрнст Симмонс, США | Научная монография | "Введение в труды Толстого" |
| 1973 | Рут Бенсон, США | Научная монография | "Женщины у Толстого: Идеал и эротика" |
| 1978 | Эдвард Васиолек, США | Научная монография | "Толстой: главное сочинение" |
| 1981 | Энн Эдвардс, США | Художественная биография | "Соня: Жизнь графини Толстой" |
| 1986 | Эдвард Васиолек (ред.), США | Сборник научных трудов | "Критические эссе о Толстом" |
| 1986 | Харольд Блум (ред.), США | Сборник научных трудов | "Лев Толстой" |
| 1986 | Вильяма Роу, США | Научная монография | "Лев Толстой" |
| 1986 | Ричард Густафсон, США | Научная монография | "Обитатель и чужак. Теология и художественное творчество" |
| 1987 | Гари Морсон, США | Научная монография | "Скрытое за очевидностью: Повествование и творческий потенциал в "Войне и мире" |
| 1987 | Луиз Смолучовски, США | Художественная биография | "Лев и Соня: История женитьбы Толстого". |
| 1988 | Андрей Донсков, Канада | Научная монография | "Эссе о драматическом искусстве Толстого" |
| 1989 | Хью МакЛин (ред.), США | Сборник научных трудов | "В тени гиганта: Эссе о Толстом". |
| 1990 | Джей Парини, США | Биографический роман | "Последняя станция. Роман о последнем годе Толстого" |
| 1990 | Гарет Вильямс, США | Научная монография | "Влияние Толстого на читателей его работ" |
| 1990 | Римвидас Шилбайорис, США | Научная монография | "Эстетика Толстого и его искусство" |
| 1993 | Кристофер Тёрнер, Канада | Научная монография | "Спутник Карениной" |
| 1993 | Донна Орвин, Канада | Научная монография | "Искусство и мысль Толстого. 1847-1880" |
| 1993 | Эми Манделкер, США | Научная монография | "Рамки Анны Карениной. Толстой, женский вопрос и викторианский роман" |
| 1993 | Даниэл Ранкур-Лаферье, США | Научная монография | "Пьер Безухов Толстого: Психоанализ" |
| 1994 | Вильям Ширер, США | Художественная биография | "Любовь и ненависть: Мучительный брак Льва и Сони Толстых" |
| 1994 | Гари Морсон, США | Научная монография | "Нарратив и свобода: тени времени" |
| 1994 | Харольд Блум, США | Научная монография | "Западный канон: книги и школы веков" |
| 1996 | Андрей Донсков и Джон Вудсворт (ред.), Канада | Сборник научных трудов | "Лев Толстой и концепция братства" |
| 1996 | Катрин Фоер, США | Научная монография | "Толстой и генезис "Войны и мира" |
| 1997 | Линн Чепмэн, США | Художественная биография | "Лев Толстой" |
| 1998 | Даниэл Ранкур-Лаферье, США | Научная монография | "Толстой на кушетке: мизогиния, мазохизм и ранняя утрата матери" |
| 2000 | Эва Томпсон Маевска, США | Научная монография | "Имперское знание: русская литература и колониализм" |
| 2002 | Донна Орвин (ред.), Канада | Сборник научных трудов | "Кембриджский спутник Толстого" |
| 2003 | Лиза Кнапп и Эми Манделкер, США | Учебное пособие | "Подходы к преподаванию Анны Карениной" |
| 2003 | Андрей Донсков (ред.), Канада | Публикация переписки Толстого со Страховым | "Л.Н. Толстой и Н.Н Страхов. Полное собрание переписки. В двух томах" |
| 2005 | Андрей Донсков, Канада | Научная монография | "Лев Толстой и канадские духоборы: историческая связь" |
| 2007 | Донна Орвин, Канада | Научная монография | "Последствия сознания: Тургенев, Достоевский и Толстой" |
| 2007 | Гари Морсон, США | Научная монография | "Анна Каренина" в наше время: взгляд с большей мудростью" |
| 2007 | Даниэл Ранкур-Лаферье, США | Научная монография | "Поиски Толстым Бога" |
| 2008 | Андрей Донсков, Канада | Научная монография | "Лев Толстой и Николай Страхов" |
| 2009 | Рональд Леблан, США | Научная монография | "Славянские грехи плоти: еда, секс и плотский аппетит в русской беллетристике 19-го века" |
